Свет в океане

— Чем больше проходит времени, тем безумнее кажется все, что я делал. — Том начал задыхаться, физически ощущая себя в западне и чувствуя, как безжалостно сжимаются тиски мучивших его годами мыслей, наполненных виной и раскаянием.

Ральф не шевелился, ожидая продолжения. Том, охваченный дрожью, резко к нему повернулся:

— Господи Боже! Я просто хочу поступить правильно, Ральф! Скажи мне, правильно — это как? Я больше так не выдержу! — Он всхлипнул и с яростью грохнул бутылкой о землю. Та угодила в камень и разлетелась на мелкие осколки.

Ральф обнял его за плечо:

— Ну-ну, успокойся! Я пожил на этом свете куда больше тебя и видел всякое. Добро и зло иногда так переплетены вместе, что похожи на клубок змей, отделить которые друг от друга возможно, только убив всех, но может быть уже слишком поздно.

Ральф помолчал, не сводя с Тома глаз.

— Вопрос в том, есть ли смысл ворошить прошлое. Время нельзя повернуть вспять. — Фраза, произнесенная нейтральным тоном и не содержавшая ни оценки, ни осуждения, все равно больно кольнула Тома в самое сердце. — Господи, да самый верный способ заставить парня свихнуться — это позволить ему вечно переделывать сделанное.

Ральф потер палец.

— Будь у меня сын, я бы гордился, окажись он хоть наполовину таким, как ты. Ты хороший человек, Том. И счастливый, с такой женой и дочкой. Думай только о том, как сделать их жизнь лучше. Парень на небесах дал тебе второй шанс, и я думаю, что ему не так важно, что ты сделал или не сделал раньше. Живи настоящим. Исправь то, что сегодня еще можно исправить, и оставь остальное в прошлом. И пусть об этом болит голова у ангелов, дьяволов или кого там еще, кто за это отвечает.

— А горечь? От горечи-то никуда не деться! Она разъедает душу как рак, если ничего не сделать, — пробормотал Том, мысленно продолжая разговор с Ральфом.

На следующий день после беседы со шкипером он сидел с Люси в зеркальном коконе световой камеры и полировал латунные детали, а девочка понарошку угощала конфетами тряпичную куклу.

— А у Ляли папа тоже ты? — поинтересовалась она, поднимая на Тома лучистый взгляд голубых глаз.

Том остановился.

— Я не знаю. Может, спросишь у самой Ляли?

Девочка наклонилась и, пошептавшись с куклой, объявила:

— Она говорит, что нет. Ты только мой папа!

Лицо малышки уже перестало быть круглым, и теперь в нем угадывались будущие черты. Волосы посветлели, утратив прежний темный оттенок, бледная кожа, голубые глаза. Интересно, на кого она будет похожа: на отца или мать? Том подумал о светловолосом мужчине, тело которого он предал земле. При мысли о вопросах, которые начнет задавать девочка по прошествии лет, у него по спине побежали мурашки. Сейчас, глядя на себя в зеркало, он понимал, что походит на своего отца в этом же возрасте. Время неизменно выявляло сходство. Партагез был маленьким городком — если в младенце мать может и не узнать своего ребенка, то, глядя на взрослую женщину, разве она не заметит, как они похожи? Эта мысль не давала ему покоя. Зачерпнув тряпкой в банке чистящего порошка, он принялся яростно тереть детали, пока в глазах не защипало от пота.

Тем же вечером Том стоял на веранде и смотрел, как солнце садится за горизонт. Маяк он уже зажег, и теперь до утра на башне было делать нечего. В голове постоянно крутился совет Ральфа: «Исправь то, что сегодня еще можно исправить».

— Вот ты где, милый, — раздался голос Изабель. — Люси уснула. Мне пришлось прочитать «Золушку» целых три раза! — Она обняла Тома за талию и прижалась к нему. — Мне так нравится, как она перелистывает страницы, делая вид, что читает. Она все сказки знает наизусть!

Том промолчал, и Изабель, поцеловав его в шею, сказала:

— Мы можем лечь пораньше. Я, конечно, устала, но не настолько…

Том по-прежнему не отрывал глаз от воды.

— А как выглядит миссис Ронфельдт?

Изабель не сразу сообразила, что он спрашивал о Ханне Поттс.

— Зачем тебе это?

— А как ты думаешь?

— Она совсем на нее не похожа! У Люси светлые волосы и голубые глаза. Наверное, унаследовала от отца.

— Уж не от нас-то точно! — Он повернулся к жене. — Иззи, мы должны ей сказать.

— Люси? Но она еще слишком маленькая.

— Нет, Ханне Ронфельдт.

Изабель с ужасом на него посмотрела:

— Зачем?

— Она заслуживает того, чтобы знать.

Она содрогнулась. Иногда она и сама задумывалась, что было хуже: знать, что твоя дочь мертва или что жива, но увидеть ее невозможно. Изабель отлично представляла всю глубину страданий Ханны и в какую муку превратилась для нее жизнь. Но она также не сомневалась, что, признав хоть на мгновение правоту Тома, она совершит роковую ошибку.

— Том, мы уже приняли решение. Нельзя ставить свои угрызения совести выше блага Люси.

— «Угрызения совести»? Господи Боже, Изабель, мы говорим не о краже монеты из чьей-то коллекции! Речь о жизни ребенка! И жизни ее матери, раз уж на то пошло! Каждое мгновение нашего счастья украдено у нее! Это не может быть правильным, какие бы доводы мы себе ни приводили.