Светило малое для освещенья ночи

И то, что поначалу я называла неоткрытыми структурами человека, вдруг щелкнуло в сознании, вошло, как шестеренка в паз, в приготовленное гнездо, и Бог знает какое время не востребовавшийся механизм вырвался из мертвой зоны и движением возвестил о своем присутствии: все эти наукообразные объяснения по поводу биополей, не исследованных пока энергетических структур, продолжающих в пространстве привычное физическое тело человека, всебъясняюще назвалось давно знакомым и изо всех сил дискредитируемым словом душа.

Понятие, которое известно всем дикарям земли многие тысячелетия. Выкормленный Европой самодеятельный атеизм заклеймил его суеверием, примитивностью и невежеством, не догадавшись при этом поинтересоваться, как клеймят тупость незнания очевидного эти самые дикари.

Душа. Всего лишь душа. Товарищи и граждане, со мной стряслось непредвиденное — я обнаружила у себя душу.

Несколько неожиданно. Предшествующие тридцать лет меня к этому не готовили. Но незнание закона не освобождает от ответственности.

Отчего все предыдущее просто-напросто теряет смысл. Найти какую-нибудь точку опоры. Религия? Молиться меня не тянет.

Должен быть смысл. Смысл, выдерживающий логику.

— Эй… Жиличка!

— Ну? — шелохнулось где-то близко.

— Куда ты там хотела упасть?

— Хотела! — с ходу завелась Е. — Я тебе что — кирпичом шарахнутая, чтобы тут хотеть? Да лучше век свободы не видать, лучше в зону на поселение, лучше…

— Эй, погоди, — поспешила я ворваться в долгоиграющий Елеонорин вопль, — я поняла, поняла! Поняла, что там не лучше, да? А как? Как там?

— Сама разглядывай! — буркнула Е. — Мне бы этого — хоть бы и вовсе не было!

— Так ведь всё равно есть, — возразила я. — Ты вообще в уникальном положении. Туда же никто заглянуть не может. Только перед смертью, когда поздно…

— Перед чем?.. — задохнулась в ужасе Е. Я поспешила успокоить:

— Я не про тебя, я про других. Я, наоборот, про то, что ты еще сто лет проживешь, а знаешь уже теперь.

— Ничего я не знаю!

— Попытайся, а? Потом рассказывать будешь, все от зависти лопнут.

— Ты дура или как? Чему завидовать, лоханка ты интеллигентная!

Ей не хотелось о непривычном, и она провоцировала свару. В сваре Е. всегда будет сильнее, и я пропустила «лоханку» мимо. Сказала смирно:

— По сторонам бы там посмотрела…

— Какие тут стороны?! Себя только и видно… Куда ни глянь — я!..

— А как? Себя видишь — как? Как из окошка? Со стороны видишь?

— Нет сторон!!!

— А что же?

— А я знаю?! Тут вообще! Никакой уверенности! Темно! Или не темно? Что-то есть… Или вовсе ничего!

— Но ты-то есть? И сказала — себя видишь…

— Ну, это еще та картинка! — вдруг фыркнула Е., быстренько освоившись. — Никогда бы не подумала!

— Картинка?

— Ну, это я так. Тут слова не подходят. Тут только приблизительно. И отдаленно. И вообще ничему не соответствует.

— Наплевать, что не соответствует, — вцепилась я клещом, — ты давай как в голову придет, у тебя это вполне впечатляет.

— Тут, наверно, скелеты бродят, — решила попугать Е. и сама же вздрогнула.

— Скелеты — ерунда, — отмела я не самое страшное, — я к скелетам в школе привыкла, мы ему каждое утро «Мальборо» в зубы совали, чтоб кайф схватил и к приближающемуся капитализму приготовился. И вообще скелеты в могилах, на законных семейных кладбищах, к ним потомки на родительский день приходят.

— Ой, не надо… Боюсь их ужас как…

— Так я хочу тебя успокоить, не может там быть этой ерунды. Лучше расскажи, как ты там на себя смотришь.

— Ну… — Ей нравилось о себе. — Я не смотрю. А все равно вижу.

— Что видишь? — Я хотела понять. — Ну, что — глаза, волосы? Или какой-нибудь любимый халат?

— Да всё сразу! Все, что у меня было. Тряпки, или где жили, или всякое. Просто вот знаю — я! Но это — ну, как же сказать… ну — для начала, а на нем… на начале то есть, которое я… или в нем… Или нет? Не знаю, в общем! Ну, которое было, не было… То ли помню, то ли нет… Ну, развернуть бы кулек семечек, бумажку разгладить, а семечки чтоб не упали, а до одного видны, и хоть лущи, хоть нет, а их только больше… И затягивает. Вроде как туда хочется. Только это дудки! В этом — куда хочется — самый кошмар и есть…

— Почему?

— Почему, почему… Потому что все сразу, может.

— Что — сразу?

— Что, что… Ты вся. Ну, одновременно. Промокашка такая от края в край… Без рук, без ног — а знаю, что я… Ну, вот как в три года мухам головы отрывала… как у папы, когда болел, деньги из-под подушки таскала, а потом хвасталась, что мальчик мне бусы подарил… мужа у подруги увела, а он мне на фиг был не нужен… что, мол, захочу, то и смогу… все постели, где с мужиками, все одновременно… Можешь представить?!

— Приятно, что ли?

— Ага. Как картошка оптом. Все сразу и одинаково. А казалось, что по-разному. А оно сегодня картошка, завтра картошка, всю жизнь картошка… Да и ладно бы, а только тебе ни вчера, ни завтра, а прямо сейчас… Вот сейчас! Повеситься бы… Так ни веревки, ни гвоздя. А и нашла бы — так зачем? Чтобы мне этим потом и любоваться?

— Что-то я не очень… — пробормотала я, уже не понимая, зачем лезу.