Светлая сторона тьмы. Сборник рассказов

Вместо этого взору Максима открылась картина страшного беспорядка. Стол был усеян осколками стекла и залит резко пахнущей жидкостью, вероятно, виски. Большая клякса распласталась на стене над мойкой, в самой мойке лежало отколотое горлышко бутылки и гора осколков. Вывернутая наружу дверца холодильника обнаруживала полную разруху внутри: полочки были разбиты, продукты грудой лежали на полу, от холодильника к столу протянулся молочный ручей. Два стула валялись в разных углах кухни, у одного из них отсутствовала ножка. В доме стояла тишина, настолько плотная, что было слышно, как разбиваются о дно мойки капли воды из кухонного крана.

Мальчик поднял стул и придвинул его к столу.

На втором этаже раздался грохот, словно уронили шкаф, затем закричала мама.

Максим бросился наверх, перепрыгивая через две ступени, рывком распахнул дверь родительской спальни. Опрокинутое трюмо преграждало вход. Пошатываясь, у дальней стены комнаты стоял отец с пустым стаканом в руке. Постель была смята, белая простыня усеяна красными крапинками.

– Папа! – Максим перепрыгнул через трюмо. Голос его задрожал. – А мама где?

Мужчина повернулся к сыну. Глаза его налились кровью, губы сжались в тонкую полоску, нижняя челюсть подрагивала. Отец смотрел будто бы сквозь мальчика, не понимая, кто перед ним.

– Максик, – раздался слабый голос матери. – Иди, милый… Иди к себе. Мама сейчас придет.

Мама лежала между кроватью и стеной. Она схватилась за покрывало и попыталась подняться, но постель сползла вниз, и женщина со стоном упала. Вторая рука стала шарить по стене в поисках опоры, и Максим увидел, что один из пальцев неестественно изогнут, а предплечье покрыто кровью.

– Лежать, тварь! – заорал отец и швырнул в жену стакан. Тот разбился о стену в десяти сантиметрах над её головой. Женщина зарыдала.

Не отдавая отчета в своих действиях, Максим перемахнул через кровать и, боясь взглянуть в сторону мамы, встал между ней и отцом. Мальчик до боли сжал кулаки и широко расставил ноги.

– Только попробуй, – тихо, но твердо сказал он. – Только тронь её ещё раз.

– Уйди в сторону, маленький ублюдок! – язык отца заплетался. – Я разберусь с ней, а потом дойду и до тебя. Вы будет знать у меня! Вы все будете знать!

Он стал приближаться. Максим было отступил, но сжал зубы и поднял кулаки. Отец ударил наотмашь, и мальчик влепился в стену, больно стукнувшись головой.

– Я предупреждал, – пролепетал мужчина. – Теперь в сторону, сын. Это не твой бой.

– А вот и мой, – сказал Максим, поднимаясь и размазывая по щеке кровь, вытекшую из носа, – Ты больше не посмеешь трогать маму, пап.

Отец усмехнулся.

– Кандар! – громко произнес мальчик. – Андаф! Цайст!

– Что за чушь ты несешь? – отец схватил сына подмышки и швырнул через всю комнату, в трюмо. – Лежи там и не вставай, сучий выродок!

Дом содрогнулся.

– Землетрясения не хватало, – пробормотал отец.

Повторный толчок, сильнее.

Мужчина повернулся к жене. Ей удалось сесть и привалиться спиной к стене. Она всхлипывала и прижимала к груди поврежденную руку.

Сквозь завывания ветра за окном прорвался протяжный звериный вой. Максим встал на четвереньки и потряс головой. Она кружилась, на правом виске наливалась большая шишка.

Вой повторился, уже ближе.

– Откуда здесь волки? – спросил отец.

Наконец, Максим пришел в себя и поднялся на ноги.

– Больше никогда, – сказал он. – Слышишь, отец? Никогда.

На первом этаже с оглушительным звоном вылетело окно.

Chef-d'oeuvre

В тот вечер я пришел навестить моего друга Стёпу Ермакова, потому что он перестал выходить на связь. Иногда такое случалось, но стоило приехать, и выяснялось, что Стёпа находился в творческом кризисе или безбожно пил, а эти два состояния в его случае часто дополняли друг друга.

Когда я подошел к его квартире, меня удивила главным образом не раскрытая нараспашку входная дверь, а половина ноутбука с торчащими из неё проводами на полу прихожей. Пришлось как следует вглядеться, чтобы убедиться, что я не ошибся. Я щелкнул выключателем, но свет не зажегся. Тогда я поддел увиденный предмет ботинком, вытолкнул его в пятно света, льющегося из комнаты, и мои опасения подтвердились: Стёпа разломал свой ноут. Не разуваясь, ибо Степан этого очень не любил – когда в его квартире разуваются – я прошел в единственную комнату, где застал друга лежащим в трусах и майке на диване и подпирающим взглядом потолок. Майку раскрашивали красно-желтые пятна. На полу в углу комнаты лежала верхняя половина компьютера. По монитору расползлись нити трещин.

Я огляделся.

Рабочий стол Стёпы пустовал, пол укрывали исписанные мелким почерком листы бумаги. Там же, как гильзы из расстрелянной пулеметной ленты, валялись ручки и карандаши, сточенные до трехсантиметровых огрызков. На комоде в компании с китайским радиоприемником стояла любимая и единственная Стёпина жёлтая пол-литровая кружка, с края которой свешивались хвосты чайных пакетиков, не меньше пяти штук. Один хвостик был обмотан вокруг ручки. Сосуд окружали обломки печенья, на одном из обломков восседал таракан.