Светочи Чехии

Выпито уже было достаточно, и никто, даже пан Змирзлик, не подумал остановить молодого графа, когда он подбежал к окну, распахнул его и громким голосом крикнул:

— Эй, вы! Что вы тут стоите, разинув рты? Кричите здравицу во славу пана Милоты и его молодой жены Маргариты Гюбнер, свадьбу которых мы празднуем!.. А вот вам, чтобы было чем промочить горло, — он швырнул в народ свой кошелек и затворил окно.

В толпе, состоявшей из чехов и немцев, послышались восклицания.

Первые, действительно, разразились громовым виватом; зато среди последних послышались недовольные крики, так как помолвка Марги с молодым Лейнхардтом ни для кого не была тайной.

В это время многочисленная толпа студентов и профессоров вышла из соседней улицы. Это был Гюбнер, возвращавшийся с друзьями с вечернего совещания у магистра Варентраппе.

Увидав скопление народа, он остановился, пораженный.

— Что это значит? Не случилось ли чего у меня? Да нет, все головы повернуты в сторону дома Мюнцмейстера.

Пока они совещались, проходить или нет через неизвестно зачем собравшуюся и возбужденную толпу, один из студентов подошел к народу и осведомился, что тут происходит. Узнав истину, он тотчас же побежал сообщить Гюбнеру, что у Мюнцмейстера праздновалась свадьба его племянницы.

Кровь бросилась в голову пылкому профессору, и лицо его побагровело, так что приятели испугались, не случился ли с ним удар; ничего подобного, однако, не было, но его обуял безумный гнев.

— Отомстите за меня, друзья! Разобьемте двери этого притона негодяев, ворующих у нас девушек, — заревел он, бросаясь вперед.

С криком и ревом ринулись за ним студенты. Кто был вооружен, обнажил меч, а прочие схватили палки и камни и, поддерживаемые немцами из толпы, набросились на ворота, пытаясь их взломать; в окна летели камни и все, что попадалось под руку.

Звон разбитых стекол и крики происходившей на улице свалки, — тут и чехи ввязались в дело и смело дрались с немцами, — возвестили пировавшим у Змирзлика, что вызов Вальдштейна принес свои плоды. Мужчины вскочили со своих мест и обнажили оружие.

Марга лишилась чувств, услыхав раздававшийся из толпы пронзительный голос Гюбнера, осыпавшего ее, мужа и всех чехов ругательствами и угрозами; но приводить ее в сознание пока было некогда.

Милота и Змирзлик перенесли новобрачную в комнату, выходившую во двор, и заперли там, вместе со всеми присутствовавшими женщинами, а сами, с остальными гостями и вооруженными людьми, бросились на встречу нападавшим, которые разломали уже ворота и грозили вторгнуться во двор.

Трудно сказать, чем кончилось бы все это побоище, — ибо обе стороны подкреплялись все новыми и новыми бойцами, — если бы некоторые из наиболее спокойных профессоров не обратились к своим с речью, убеждая их, что подобное нападение на дом королевского слуги вызовет лишь гнев государя и строгое возмездие. И слова их подействовали, тем более, что самые смелые из нападавших были уже отброшены или переранены, а чехи, к тому же, превосходили их численностью.

Студенты начали отступать, и толпа стала таять. Убитых, к счастью, не оказалось; зато раненых более или менее тяжко было много, а среди них и Иероним, получивший один удар в плечо, а другой в ногу. Вок, по своему обычному счастью, остался цел и невредим.

Вне себя от ярости, с шишкой на лбу и синяком под глазом, вернулся Гюбнер домой, поклявшись выместить полученную обиду на невестке, сообщнице негодной Марги.

Но бедная Луиза не слышала этих угроз и проклятий. Узнав о случившемся от одной из служанок, она упала в обморок и лежала без чувств, когда возвратился профессор. Ее беспомощный вид почти убедил Гюбнера в невиновности Луизы и, во всяком случае, принудил его отложить до следующего дня всякое с ней объяснение.

В течение нескольких дней только и разговоров было в Праге, что про романическую свадьбу племянницы Гюбнера, да про нападение на дом пана Змирзлика.

Король был недоволен и выбранил Вока за вызванное им столкновение;[42] но его обычная слабость к своему любимцу одержала верх, и забавный рассказ о ночном приключении привел Вацлава даже в веселое настроение духа, хотя он все-таки обнародовал повеление, грозившее суровым наказанием всякому зачинщику столкновений и общественных смут.

Относительно, в городе было все спокойно. Чехи и немцы избегали друг друга; к тому же последние так были заняты переговорами по поводу голосов в университете, что всякое иное дело считали уже второстепенным.

Профессор Гюбнер был болен. На следующий день, после катастрофы, не успел еще он поговорить по своему с невесткой, как к нему явились Лейнхардты, отец и сын. Оба они не помнили себя от ярости и обвиняли Гюбнера в непростительной слабости к такой негодной, легкомысленной девушке, которая его же обесчестила, заставив изменить данному слову. Гинц особенно был вне себя, и это столкновение приняло такие размеры, что расстались они врагами; сам профессор заболел разлитием желчи.

Чтобы дать время всему успокоиться, Милота с женой, по совету Змирзлика, уехали на несколько недель из Праги в их имение.

Глава 11