Светочи Чехии

Мимо скольких женщин, молодых и прекрасных, равнодушно проходил он в течение своей жизни; ни красота, ни обожание, которое многие из них выказывали ему, не трогали его сердца, не волновали его чувств. Нечистые желания, погубившие стольких из его товарищей, толкая их на соблазн кающихся красавиц, переступавших порог их конфессионала, — были ему чужды. Целомудренный по природе, он вел строгую, подвижническую жизнь, посвященную науке и молитве, и побежденная плоть еще никогда не смущала его.

Его душевное равновесие получило первый толчок на свадьбе Марги. Небесная головка, виденная им в темноте ризницы, произвела на него сильное, глубокое впечатление, которое возобновлялось всякий раз, когда он виделся с Руженой; а он не давал себе отчета в том, что находился во власти веявшего от нее очарования.

Сегодняшний вечер внес окончательное расстройство в его душу. Как неотвязчивый призрак, преследовал его образ стоявшей подле него на коленях Ружены — чистой, хрупкой, и свежей, как полевой цветок. Ему казалось, что он еще чувствует пожатие ее белой, атласистой ручки и слышит легкий аромат, исходивший от ее волос, когда он нагнулся, чтобы поцеловать ее в лоб; при этом воспоминании сердце сжималось, словно тисками, и выступал холодный пот. И завтра он же должен будет соединить ее с этим повесой, который, вероятно, и не поймет никогда, какое сокровище посылает ему судьба. О! Отчего, он не может посвятить ее Богу, пока еще невинная душа не запятнана прикосновением легкомысленного, распутного общества, пока ревность и страсти ее не гложут и она не тронута грехом, в который постараются завлечь ее прельщенные ее красотой придворные трутни?

Сердце его больно сжалось, и тяжелый вздох вырвался из груди.

Он вскочил со своего ложа и бросился на колени перед Распятием, подняв вверх крепко стиснутые руки.

— Иисус, милосердый Спаситель мой! — горячо взывал он. — Отреши демона, мучащего меня и принимающего образ невинного ребенка; прогони от меня нечистые мысли, чтобы мне не краснеть, служа перед алтарем Твоим, с душой, запятнанной грешными помышлениями. Поддержи, Господи, в этот час борьбы, открывший мне, насколько я еще слаб; а я-то считал себя сильным! Подай мне силы быть священнослужителем, по закону Твоему, и очисти сердце мое от всяких вожделений человеческих.

Тебя, одного Тебя, да еще долг мой имею я право любить! Единая цель моей жизни — проповедовать святое слово Твое, бороться с неправдой и заблуждениями, разрешать глаза слепцам и приводить кающихся к подножию Твоему. О, Иисус! Если молитва моя достигнет Твоего престола, подай мне знамение, которое поддержало бы меня в немощи…

Мало-помалу, им овладевал глубокий экстаз; со взглядом, прикованным к Распятию, потонув в страстном порыве к своему Божественному учителю, он утратил вовсе сознание окружающего.

И вдруг, ему показалось, что из главы Спасителя блеснула искра, за ней другая, потом посыпался целый огненный сноп, который расширялся и окутывал его самого; наконец, огненное облако подхватило его и вознесло над страшной, мрачной бездной.

Объятый пламенем, он ощущал невыразимое блаженство; что-то тяжелое, тягостное отпадало от него, и глубокий покой наполнял его душу, которую не смущало более ни одно земное желание. В нем самом и кругом него был свет; но под ним, далеко внизу, чуть озаренная белесоватою мглой, копошилась неистовствующая толпа людей в коронах, тиарах и митрах, с искаженными лицами, на которых запечатлелись все людские страсти.

Посылая ему проклятие и ругательства, они бросали в него грязью и камнями, пытаясь задеть его на светозарном костре. Но он чувствовал себя в безопасности, и в сердце его не было и тени вражды к бессильным врагам.

Витая в прозрачной и блестящей атмосфере, он тихо плыл в пространстве; пропасть исчезла в отдалении, и дикие, нестройные крики сменились невыразимо нежной гармонией. Вдруг, в ослепительном свете, появилось перед ним существо в белоснежном одеянии, с голубоватыми крыльями и зеленой пальмовой ветвью в руках. У гения были черты Ружены и ее же золотистые кудри, но в просветленном взгляде не было ничего земного.

— Привет тебе, доблестный боец, — сказало небесное видение. — Смотри, все лжецы и лукавые враги твои исчезли в бездне, и вместо того, чтобы погубить, сделали тебя бессмертным! На запятнанных кровью, пороками и преступлениями скрижалях истории народов огненными буквами записано будет имя человека, который имел мужество провозглашать правду слова Божие, осуждать прегрешение сильных мира сего и умереть за свои убеждения. Все плотские слабости сгорят в окружающем тебя пламени, как волос на огне, и в памяти народа чешского имя твое заблестит, как звезда, которая поведет его к свободе и истине…

Восходящее солнце, заглянувшее в крошечные, обведенные свинцом, оконные стекла кельи Гуса осветило его, лежавшего на полу перед Распятием. Глаза его были закрыты, но исхудавшее от работы и долгих бессонных ночей лицо было покойно. Когда первый луч скользнул по нему, он вздрогнул и выпрямился; затем, встал на ноги, сел к столу и закрыл лицо руками.