Светочи Чехии

— Ну! Больше дыму, чем огня, — усмехнулся Иероним. — Светомир чересчур ревниво считал мои победы, что же касается духовенства, то это верно, оно было вне себя, но этим успехом я избалован с давних пор. Итак, возвращаюсь к рассказу. Мне удалось в свите Витовта, возвращавшегося в Литву, добраться до Вильны при совершенно исключительных удобствах. На встречу великого князя вышла громадная толпа народа и все духовенство; тут я в первый раз увидел процессию „схизматиков”. Я называю их так в отличие от католиков; из дальнейшего рассказа вы увидите, что я считаю их такими же добрыми христианами, как и мы.

Первое впечатление было самое благоприятное. Процессия архиепископа с его канониками и монахами-францисканцами, миноритами и др. была, может быть, пышнее; но руссы, в своем длинном, восточном облачении, привели меня в такой восторг величием и торжественностью своего шествия, что я невольно преклонил колени и присоединился к ним. Затем это первое впечатление усилилось, когда я увидал, по другую сторону реки, самый город, окутанный садами, и над этим морем зелени вырисовывались разноцветные купола, увенчанные горевшими на солнце золотыми крестами. Точно уголок востока открылся предо мной в этой холодной, северной стране. Все, что я наблюдал далее, еще более поражало и восхищало меня. Вильна — совершенно русский город, как по составу населения, так и по торговле. Да и в остальной части княжества, три четверти всей земли населяет русский народ, имевший уже свою блестящую историю киевского времени, и лишь четверть занимают собственно литовцы, с их вымирающим язычеством. Русский язык — язык государственный, язык общества. „Литва квитнет (цветет) русщизною

”, — говорили мне. Почти все, княжеские и боярские роды Литвы и Руси — православные; например: Острожские, Глинские, Слуцкие, Сапеги, Ходкевичи и др. И после того, как я побывал в Витебске, Полоцке и Плескове (Пскове), я вполне оценил, какое плодотворное влияние на народ имеет истинно национальная церковь, которая выросла на родной почве, слилась с населением и живет его интересами.

Теперь для меня вполне ясно, что для независимости славянского царства прежде всего необходима независимая же славянская церковь; что с иноземным священством нельзя и думать о народной свободе и, что латинское богослужение не приносит пользы народу, который его не понимает.

На Руси — государство, церковь и народ слиты, и это участие паствы в делах церкви создает не только досмотр за ее имуществом, но и за деятельностью самого духовенства. Под влиянием объединяющей силы народной церкви Русь, понятно, окрепла духом и теперь может противостоять напору немцев, которые вынуждены уже считаться с ее государственной мощью…

— А нравами и обычаями они значительно отличаются от нас? — спросил Вок.

— Самый быт народа — иной. Города не обособлены, как у нас и не порвали связи с землей и сельским хозяйством. Положение крестьянства тоже другое; у него сохранились его исконные устои, как-то: личная свобода, общинное устройство, самоуправление, копный суд и т. д., и все это передала Литве в наследие Русь. Хотя, со времени женитьбы Владислава на польской королевне Ядвиге, повеяло новым духом, сказалось польское влияние. В Польше крестьяне утратили свои права и там они — подданные землевладельца, а не государя; да и вообще, польское государственное устройство, благоприятствуя высшим классам и особенно своему излюбленному детищу, шляхте, угнетает сельское население. В противоположность великой Руси, черпающей силы из народа, Польша, под влиянием своего вдохновителя и руководителя — Рима, пренебрегает главнейшими основами народно-славянского уклада, а умственные и материальные средства заимствовала у наших же врагов, немцев. А между тем, этот чуждый, сложившийся при особых условиях строй уродует организм страны и отдаляет ее от остальных соплеменных земель. Роковая зависимость литовско-польских государей от Рима дает сугубую власть фанатическому духовенству, которое всецело завладело королем Владиславом и приобретает пагубное влияние на Литву и Русь. Там начинается рознь: зарождается борьба противоположных начал, православно-русского и польско-католического, а у население проявляется недовольство правительством, боязнь за веру и народные права. Но Риму, конечно, нет до этого дела! Католицизму, ведь, чуждо благо населения, и работает-то он исключительно „ad majorem рарае gloriam”! Католические миссионеры стали насаждать свою веру так ретиво, например в Жмуди, что были выведены оттуда по повелению Витовта, испуганного начавшимся массовым выселением жителей; а на Литве восточная церковь имела уже своих мучеников.[68]

— А что ж ты нам ничего не скажешь о друзьях-немцах, — смеясь, полюбопытствовал Вок.