При этом наиболее значимые обязанности государства, прямая отмена которых могла вызвать возмущение населения, формально сохранялись, но передавались без денежной поддержки на уровень регионов, у которых заведомо не было денег для их финансирования. Те часто передавали их, «как горячую картофелину», дальше, в города. Поскольку общий объем финансирования социальной помощи в 2005 году поначалу также был сокращен, многие города просто не имели возможности сохранить пенсионерам социальную помощь, к которой те привыкли и которая была им необходима. Наиболее острый и быстрый протест вызвала отмена бесплатного проезда в городском транспорте.
Основным содержанием социальной реформы было, как следовало из ее названия, замена деньгами помощи, оказываемой в «натуральной форме», при помощи предоставления льгот. Либералы много говорили о пользовании льготами относительно обеспеченных категорий населения (сознательно и принципиально игнорируя то, что большинство из них все равно бедны), об отсутствии должного контроля за теми, кто оказывает эти льготы, и завышении ими цен в связи с этим.
Многочисленные указания специалистов на то, что в бедном обществе, где социальная помощь должна оказываться основной части населения, натуральные льготы являются наиболее экономным и эффективным видом помощи, так как ими в силу самого их характера пользуются только те, кому они действительно нужны, и только по мере имеющейся у них потребности (а деньги-то нужны всем и без ограничений), как обычно при либеральных реформах, принципиально и агрессивно игнорировались.
В результате при «монетизации льгот» деньги получили и те, кто не пользовался льготами или пользовался ими мало (например, сравнительно здоровые пенсионеры), а те, кто нуждался в льготах в большей степени, получили заведомо недостаточную денежную компенсацию и, таким образом, были ограблены.
Существенно, что организаторы людоедской «монетизации льгот» и не собирались сохранять расходы на социальную помощь на прежнем уровне; реформаторы искренне собирались добиться существенной экономии!
Однако массовые протесты вынудили государство, вопреки первоначальным планам, резко увеличить масштабы социальной помощи. В результате монетизация льгот, которая должна была принести экономию, напротив, по словам Дворковича, вызвала дополнительные расходы на 300 млрд. руб., – и при этом еще и падение уровня жизни, и массовое недовольство. Правда, в последующем экономия все же, насколько можно судить, была достигнута, так как предоставленная пенсионерам прибавка к пенсии не индексировалась по мере удорожания тех товаров и услуг, которые они раньше получали бесплатно (прежде всего лекарств и проезда в городском транспорте) и цены на которые в целом росли быстрее официально признаваемой инфляции. Это ограбление «льготников» все же оказалось выгодно для бюджета, – хотя и в значительно меньшей степени, чем предполагалось либералами.
При разработке социальных реформ Зурабов оказался не в состоянии оценить их изложенные выше пороки и последствия. Это ярко характеризует не только его персональный интеллект и требования либерального клана к эффективности своих членов, но и то, что действительные цели социальных реформ имели мало общего с прокламируемыми.
Помимо отмены значительной части обязательств государства перед обществом, помимо окончательного искоренения последнего воспоминания о социалистических «общественных фондах потребления» (обеспечивавших более половины его объема в натуральной форме, бесплатно и по возможности поровну, – по аналогии с природными благами), помимо сокращения расходов бюджета социальные реформы обеспечивали концентрацию финансовых потоков в социальной сфере на более высоком управленческом уровне.
Предоставление натуральных льгот финансировалось на самых разных уровнях, вплоть до местных бюджетов, и было предельно раздроблено. Каждый вид льготы финансировался отдельно, из собственного источника, по особым правилам, которые разрабатывали самые разные органы власти.
Замена натуральных льгот выдачей денег консолидировала разрозненные многоуровневые денежные ручейки в мощные финансовые потоки, значимые на федеральном уровне. Они стали слишком масштабны, чтобы учитывать реальных людей с их нуждами и спецификой, но зато стали представлять существенный интерес с точки зрения управления ими, направления их на те или иные рынки (как накопительные пенсионные взносы стали новым источником прибыли для операторов фондового рынка и ресурсом повышения его котировок), связанного с этим политического влияния и, по всей видимости, коррупции.
Коммерционализация социальной сферы (то есть превращения ее из сферы помощи людям в сферу извлечения прибыли из их несчастий) в сочетании с концентрацией соответствующих финансовых ресурсов, насколько можно судить, и была настоящей, упорно не признаваемой либералами целью социальных реформ, – и ее Зурабов, в недалеком прошлом (а возможно, и по сей день) крупный участник соответствующих рынков, успешно достиг.