Светочи тьмы. Физиология либерального клана: от Гайдара и Березовского до Собчак и Навального

Кузьминов иезуитски признавал «большие достижения в прошлом» советской системы образования, – но лишь для того, чтобы постулировать необходимость полного разрыва с нею, чтобы система образования «могла удовлетворить новые потребности непланового рынка и открытого общества».

Настаивая на увеличении финансирования образования, Кузьминов последовательно делал все для разрушения его собственно образовательной, воспитательной функции, для превращения образования в простую сферу услуг, которая в силу невозможности контроля со стороны потребителей на глазах вырождается в инструмент ограбления и уродования целых поколений россиян.

Именно усилия Кузьминова, насколько можно понять, сыграли ключевую роль в превращении системы образования в средство самоудовлетворения социально не адаптированных интеллигентов за счет подготовки профессиональных безработных с завышенной самооценкой.

Главной идеей Кузьминова стало независимое электронное тестирование выпускников школ, впоследствии названное «единый государственный экзамен» (ЕГЭ). Еще в 2002 году правительство России взяло у Мирового банка кредит в 49,85 млн. долл. на проект «Реформа системы образования» – и уже в 2003 году началось экспериментальное применение ЕГЭ по всей стране. Даже президент ВШЭ и РСПП, верный соратник Гайдара Шохин признавал, что до двух третей сумм, получаемых Россией от Мирового банка, шли на оплату самого кредитора (его консультантов и экспертов). Оставшаяся треть «пошла на эксперименты, там и сям оседая в широких карманах».

Общество хорошо понимало, что введение тестовой системы как единственной (хотя она по своей природе должна быть лишь вспомогательной) отбивает у детей способность самостоятельно мыслить, приучает вместо выстраивания причинно-следственных цепочек искать готовые ответы, делает их беспомощными перед авторитетами, повышая тем самым их управляемость. При этом введение ЕГЭ сопровождалось не снижением, но усилением коррупции, переместившейся на уровень чиновников от образования, участвовавших в организации тестирования.

Однако, несмотря на все протесты, ЕГЭ продавливался железной рукой: либеральным реформаторам, как и государству в целом, надо было продемонстрировать какие-то успешные реформы, а реформа образования была одной из немногих либеральных реформ, не грозившей в начале 2000-х, когда общество после 90-х было еще очень бедно, крахом и социально-политическими потрясениями. Кроме того, в ЕГЭ были заинтересованы руководители органов образования регионального уровня, вероятно, рассчитывавшие (и, как показал ряд скандалов, вполне оправданно) на замыкание коррупционных потоков на себя.

Введение ЕГЭ привело к тому, что школьники в выпускной год, как правило, не учатся, а тупо натаскиваются в тренировках на прохождение тестов и зубрят возможные ответы. В результате его повсеместного внедрения весь первый курс преподаватели, как правило, вынуждены заново обучать студентов необходимой части школьной программы.

В отличие от ЕГЭ, идею финансового поощрения отличившихся выпускников Кузьминову, несмотря на всю влиятельность, так и не удалось провести в жизнь. Вероятно, потому, что она не создавала новых коррупционных возможностей.

Зато идея финансирования школ и вузов в зависимости от числа учащихся в бюрократических кругах, несмотря на отчаянное сопротивление профессионального сообщества, прошла «на ура». Она позволяла региональным властям ликвидировать небольшие школы и сэкономить на этом деньги; при этом в силу дотационности большинства регионов значительная часть экономии доставалась Минфину.

Возражения в стиле «если вдруг, – под влиянием гениального фильма, например, – все выпускники пойдут в цирковые училища, при подушевом финансировании это будет означать уничтожение всей системы образования» даже не рассматривались, – как и любые другие профессиональные возражения.

Речь шла об экономии, и никакие аргументы, кроме финансовых, либералов не интересовали.

Результатом реализации этой идеи стало закрытие множества малых школ, в первую очередь сельских, – и, соответственно, исчезновение многих населенных пунктов: лишившись возможность учить детей, люди бросали свои дома и ехали туда, где это еще было возможно.

В настоящее время эта идея переросла в концепцию «оптимизации образования», в рамках которой один учитель часто работает на несколько школ, а в одном помещении школы одновременно занимается несколько классов. Понятно, что качество учебы при этом заведомо близко к нулю, но зато деньги сэкономлены. Когда же родители пытаются протестовать против этого, как было в Карелии уже в 2015 году, им угрожают уголовными делами за «экстремизм».

Именно Кузьминов добился перехода к так называемой Болонской системе, вызывавшей протесты студентов и преподавателей даже в тишайшей Швейцарии. Помимо использования вспомогательных по своей природе тестов как главной системы оценки знаний (что разрушает способность самостоятельно мыслить, а в гуманитарных науках попросту невозможно), она предусматривала переход к двухступенчатой системе высшего образования.