Светская дурь

Ни слова лжи. Это был мой новый план. Я был так зол на себя за то, что дал себя обмануть и воспользоваться моим доверием, что решил сделать татуировку «мудак» у себя на голове. Забавно, во что тебя превращают годы употребления наркотиков.

Работающий допоздна салон татуировки и пирсинга, Бирмингем

– «Мудак»?

– Ага.

– Ты хочешь, чтобы я побрил тебе голову и написал на ней «мудак»?

– Ага.

– А ты не думаешь, что будешь выглядеть немного по-мудацки?

– В этом-то вся соль. Я полон невероятного отвращения к самому себе.

– На вид ты полон пива и дерьмовых наркотиков. Будет выглядеть дерьмово.

– Ты хоть знаешь, кто я?

– Да, ты мудак, который хочет, чтобы на голове у него красовалась наколка «мудак». Я не занимаюсь уродством. Пошел вон, Томми.

– Эй, у тебя на витрине написано «специалист по татуировкам», а не художественный критик, мать твою.

– Слушай, друг, забей, это тебе я говорю. Ты будешь себя ненавидеть всю оставшуюся жизнь.

– Вот именно!

– Зачем усугублять?

– Потому что мне все равно, черт тебя побери. И к тому же волосы потом снова отрастут. Я не такой дурак.

– А что, если потом ты облысеешь?

– Я надеюсь умереть до этого.

– Так не бывает. Сначала ты лысеешь, живешь еще сорок лет, а потом умираешь.

– Напялю парик.

– Слушай, друг. Забей. У меня здесь уважаемый бизнес – ну, помимо того, что наркотой приторговываю, – и я не рисую слово «мудак» на головах. Во-первых, я не такой жестокий, а во-вторых, возможно, ты попробуешь засудить меня поутру, потому что ты явно щас не в себе. Потом мне придется найти бармена, который продал тебе бухло, и дилера, который продал тебе наркотики, и засудить их за то, что довели тебя до состояния, в котором ты пришел ко мне, а потом бармену придется засудить шотландские и северные пивоварни, а дилеру – крестьян Афганистана или какого-нибудь хиппового аптекаря в Уэльсе, а завтра воскресенье, и, если честно, усугублять делов не надо.

– Слушай, я не собираюсь судиться с тобой. Вот что я тебе скажу. Меня унизили, обманули, надо мной надругались, и мне нужно очиститься от этого через самоунижение.

– Зафигачь перочинный нож себе в руку.

– Слишком больно будет. Не люблю боль.

– Хорошо. А если я напишу «использованный»?

Томми на секунду задумался.

– Отлично, чесслово. Типа как Принц сделал себе на лице татуировку «раб».

– Это была не татуировка. Это был фломастер. Он смылся.

– Ладно, не важно… Как насчет «эмоциональный товар»?

– Слишком много букв. Они выйдут очень маленькими. «Использованный» тоже слишком длинно. Как насчет «дурень», потому что потом, если почувствуешь, что самооценка повысилась, можно ее изменить на «парень» или, на крайняк, на «хрень».

– Не пойдет.

– Ладно, если тебе понравилось слово «раб» у Принца, как насчет слова «жертва»? Идеальный вариант, пойдет от одного уха к другому, вокруг задней части черепа. Если хочешь, напишу готическим шрифтом.

– Отлично, твою мать.

Дачный поселок Пэдстоу, Корнуолл

Семейство Леман было на каникулах уже две недели, когда однажды ранним вечером Крейг Томпсон встретился с коммандером Леманом на конечной автобусной остановке перед дачным поселком, в котором остановилась семья. В течение этих двух недель Леманы довольно много ходили по деревне, общались с людьми на почте и в местном магазине, были завсегдатаями лавки мороженщика на пляже. Коммандер Леман необычно вел себя на отдыхе, по крайней мере, в этот раз. Он отрастил бороду и с наслаждением носил темные очки, наслаждение, которого он никогда не мог позволить себе или своим офицерам на службе, будучи убежден, что полицейский должен смотреть общественности в глаза. Также он пристрастился носить одну и ту же панаму каждый день, соломенную шляпу с большими полями, натянутую низко на лоб. В комплект к ней шла светлая ветровка, которую он носил всегда с поднятым воротником, чтобы защититься от неизменно холодного английского лета. К сожалению, в последнее время у него постоянно болело горло, и голос превратился в шипение. В общем и целом коммандер Леман в отпуске так и бросался в глаза.

Крейгу Томпсону пришлось проделать длинный путь из Лондона по жарким и забитым дорогам, но путешествие было не более и не менее тяжелым способом времяпровождения, чем любой другой момент его жизни с того самого дня, когда его дочь покончила жизнь самоубийством. У него больше не было жизни, просто своего рода существование, и ему было совершенно безразлично, как проводить оставшиеся ему пустые дни.

Он заехал на автобусную остановку и вышел, оставив ключи в зажигании. Не говоря ни слова, коммандер Леман проскользнул на переднее сиденье и уехал.

Крейг Томпсон также отрастил бороду. На нем была ветровка того же цвета, что и у Барри Лемана. И соломенная панама. Также оказалось, что он пристрастился курить трубку, что тоже роднило его с Леманом. Через десять минут, в течение которых Крейг Томпсон пытался разжечь трубку, что явно было для него в новинку, Кристина Леман подошла к автобусной остановке.