Долго ещё на улицах Рима можно было встретить странную пару: человека и идущего следом за ним огромного африканского льва, Завидев их, одни прохожие говорили: «Вот человек, который спас льва!», а другие отвечали: «Вот лев, который спас человека!»
Пир был в самом разгаре. Царь Якуб, самый могучий из всех львов, созвал ко двору всех подданных. Он праздновал десятилетие своего царствования. Все звери Джуджурских гор толпились возле приготовленных для них угощений.
Шакал Сиди Мемед не любил царя и явился на праздник последним. Он перевёл дух и сказал:
— Прости за опоздание, государь, я шёл от самой Абиссинии, откуда принёс тебе эту вот пару туфель из буйволовой кожи. Это непростые туфли. Кто их обует, не побежит проворнее, и не пойдёт увереннее! Он взлетит в воздух, как птица!
Ещё до восхода солнца он явился во дворец. Лев в нетерпении уже поджидал его. Они поднялись в горы и остановились на высокой скале над обрывом. Якуб обул туфли. Шакал с помощью иголки и нитки закрепил их на царских лапах. Затем он велел царю лечь на спину и задрать лапы кверху.
— Надо, чтобы солнце хорошенько подсушило кожу!
Весь день Якуб пролежал в таком неудобном положении, лапы у него затекли, спина болела. Но ему так хотелось летать, что он и не думал жаловаться. Шакал сидел рядом в тени смоковницы и хитро поглядывал на изнемогающего от жары льва. Когда солнце стало клониться к закату, он поднялся:
— Пора, государь, подойди к краю обрыва и прыгай. Да не забудь помахивать лапами. А рулём тебе будет служить хвост. Ты взлетишь в небеса, как орёл.
И наивный лев без колебаний прыгнул в пустоту. Камнем рухнул он на дно обрыва, в заросли колючих кактусов. По счастью, он не разбился насмерть, а был только оглушён и ранен. Шакал, увидав, что царь жив, в страхе удрал.
Мало-помалу лев стал приходить в себя. Колючки впивались ему в тело, проклятые туфли причиняли сильную боль и не давали встать. К счастью, мимо пролетала стая куропаток. Они сжалились над бедным царём и стали носить в клювах воду, чтобы размочить кожу на туфлях. Наконец Якуб смог их стянуть и пошевелить омертвевшими лапами. Хромая и воя как шакал, он еле добрался до дворца.
Едва выздоровев, он сразу бросился на поиски гнусного Сиди Мемеда. Но тот затаился и выходил из норы только по ночам.
Но вот по горам Джуджура разнёсся слух о тяжкой болезни царя. С каждым днём известия о его здоровье становились все тревожнее, и вскоре было объявлено, что царь при смерти. Гонцы объявили по всей стране, что добрый царь Якуб хочет в последний раз увидеть всех своих подданных и просить у них прощения за все то зло, какое мог им причинить. Один за другим подходили опечаленные звери к ложу умирающего царя. Он тяжело дышал и слабо постанывал. Звери выходили взволнованные и подавленные.
Услыхав о болезни царя, Сиди Мемед явился ко двору.
— Я принёс царю последний дар, — сказал он придворным, которые с удивлением воззрились на огромный свёрток у него за спиной.
От слез шакал, казалось, не мог говорить. Возле королевской опочивальни он развернул свёрток и вынул большое зеркало. Потом осторожно вошёл в комнату, поставил зеркало у постели умирающего и встал так, чтобы царь видел только его отражение. Затем сказал:
— Как твоё здоровье, любезный государь?
Услыхав гнусавый голосок шакала, лев слегка пошевелился.
— Ваше величество, — продолжал Сиди Мемед, — я готов помириться с тобою. Я прощаю тебе все твои обиды.
«Ну и наглец!» — подумал Якуб. Он тихонько отодвинул одеяло и приоткрыл один глаз. Увидев заклятого врага, он прыгнул, полный жажды мщения.
Весь дворец услыхал звон разбитого стекла и страшный вопль. Лев разбил голову о зеркало — вот теперь он и в самом деле тяжело заболел! А шакал удрал из дворца и навсегда покинул царство Якуба. С тех пор в Северной Африке львы и шакалы — заклятые враги. И если по ночам слышен вой шакалов, можно спать спокойно — львы бродят далеко. Но если воцаряется тишина, будьте осторожны — лев совсем близко!
По раскалённой солнцем пустыне Калахари медленно брели двое бушменов — охотник Намака и его жена Мутили. Уже много дней они ничего не ели, а вокруг — ни зверя, ни птицы. Намака с отчаянием вглядывался в сухую землю в надежде обнаружить следы, прислушивался к малейшему шороху. Но увы! Ещё несколько таких дней, и несчастные бушмены умрут мучительной голодной смертью. Жена Намаки ждала ребёнка, и от этого страдания супругов становились ещё невыносимее.