Святитель Григорий Богослов

Единство бытия в Боге есть, очевидно, обнаружение премудрой любви или благости Божией, которая и приводит все в согласие. Здесь, таким образом, метафизика и этика совпадают: принцип метафизический сливается с этическим. Мировое единство не есть физико-механическое равновесие равнодействующих, а свободное, в той или другой степени, тяготение к общему, все объединяющему центру, мыслимому в личном абсолютном Божестве, Которое все оживляет и поддерживает Своей любовью. И прежде всего самое единство Троицы есть, очевидно, единство любви, как единство Лиц единосущных. «…Божество выступило из единичности по причине богатства, преступило двойственность, потому что Оно выше материи и формы, из которых состоят тела, и определилось тройственностью (первым, что превышает состав двойственности) по причине совершенства, чтобы и не быть скудным, и не разлиться до бесконечности. Первое показывало бы нелюбообщительность, последнее — беспорядок…»[445] Потому-то Бог чаще всего именуется Богом мира, так как мир — Божий

[446]; именуется Отцом любви и Любовью[447]

. Итак, вот первая основа христианской морали. Самый закон миробытия есть уже закон добра, мира и любви, закон единства в Боге. Поэтому всякий, кто нарушает это единство, тот вносит раздор и беспорядок в сотворенное бытие и восстает против планов любви Божией. Отсюда — зло и нестроение жизни. «…В Божестве нет несогласия, потому что нет и разъединения (так как разъединение есть следствие несогласия), но в Нем столько согласия и с Самим Собой, и со вторичными существами, что наряду с другими и предпочтительно пред другими именами, какими угодно называться Богу, сие преимущественно стало Его именованием. Он называется миром (Еф. 2:14),

любовию (1 Ин. 4:16) и подобными именами, внушая нам самыми наименованиями стремиться к стяжанию сих совершенств… Посему все те, которые любят благо мира и, напротив того, ненавидят раздор и отвращаются его, близки к Богу и Божественным духам; а те, которые браннолюбивы нравом, ищут славы в нововведениях и тщеславятся тем, чего бы надлежало стыдиться, принадлежат к противоположной стороне»[448]

.

Второе предположение, или основание, нравственности находим в учении собственно о человеке как существе, на котором также, наряду с другими тварями, известным образом отпечатлелась любовь Божия и который поэтому призван к духовному союзу с Богом. Это основание — антропологическое[449], требующее признания в человеке особой духовной субстанции, то есть души, и притом обладающей свободным самоопределением.