Святитель Тихон. Патриарх Московский и всея России

Ввиду этого введение нового стиля для Патриаршей Церкви означало не что иное, как мероприятие неминуемого саморазвала, и поэтому на настойчивое требование советской власти введения в церковную жизнь нового стиля Патриарх в течение двух-трех месяцев отвечал категорическим отказом. Советская власть для своего требования представляла довольно сильную мотивировку государственно-хозяйственного характера: рабочие-де фабрик и заводов празднуют и не работают в великие церковные праздники по новому стилю (тогда большевики еще сохраняли эти праздники в своем законодательстве), но когда эти праздники наступают и по старому стилю, они массовым образом самовольно уклоняются от работы в эти дни: для государства получается громадный хозяйственный ущерб. Но и Патриарх имел со своей стороны не менее сильный аргумент для своего отказа: введение нового стиля означало откол Русской Церкви от всей Восточной Православной Церкви, от единства церковной жизни со всеми восточными патриархами и поместными церквами. И пред силой этого аргумента советская власть сочла за нужное отступить. Но ненадолго.

В том же 1923 году произошло в жизни Восточной Православной Церкви событие, которое дало советской власти возможность устранить в сознании Патриарха и Патриаршего Управления этот, казалось, непреодолимый против нового стиля аргумент, именно: «Всеправославный церковный конгресс» в Константинополе под председательством тогдашнего Константинопольского Патриарха Василия. На этом конгрессе, как известно, большинством было принято решение ввести новый стиль в богослужебную жизнь Православной Церкви. Советская власть постаралась заполучить от Патриарха Василия официальную копию этого постановления и вручила его Патриарху Тихону, но, конечно, намеренно не сообщила, что это постановление конгресса фактически было принято не всеми Восточными Патриархами и Патриархатами. Патриаршее же Управление, оторванное от каких-либо прямых сношений с прочими поместными Церквами, не имея возможности получения каких-либо и каким-либо образом известий о церковной жизни за пределами Советской России, ничего вообще об обстоятельствах, связанных с этим конгрессом, не знало. Вследствие этого и Патриарх, и Патриаршее Управление, получив официальную копию означенного постановления, почувствовали себя перед угрозой двух чрезвычайных опасностей. С одной стороны, они лишились единственного веского в глазах советской власти аргумента против нового стиля – ссылки на православный Восток и всю Православную Церковь – и теперь остались безоружными против обвинения, что они отказываются от введения нового стиля исключительно по «контрреволюционным» мотивам. С другой стороны, встала другая, и еще более грозная, опасность – и уже чисто церковного характера: опасность отрыва Русской Церкви от единства церковной и богослужебной жизни со всей остальной Православной Церковью, которая, как вытекало для Патриаршего Управления из текста постановления Всеправославного Конгресса, уже приняла новый стиль, и этот стиль теперь мог быть законно представлен и верующему русскому народу не как безбожный и обновленческий, а как освященный авторитетом всей Православной Церкви. Под угрозой этих двух серьезнейших опасностей и опираясь на мнимо общецерковный авторитет конгресса, Патриарх и Патриарший Синод в сентябре 1923 года постановили неотложно принять новый стиль в церковную жизнь, но ввести его так, чтобы предстоящий Рождественский пост фактически обнимал полностью законный срок – 40 дней и поэтому фактически начался 15 ноября уже по новому стилю (2 ноября по старому).