Святитель Тихон. Патриарх Московский и всея России

К тебе, человек, к вам, народы вселенной, простираю я голос свой: помогите! Помогите стране, помогавшей всегда другим! Помогите стране, кормившей многих и ныне умирающей от голода. Спасите от ужасной смерти народ, явивший миру величайшие подвиги правды, самоотвержения и бескорыстия.

На помощь немедля! На широкую, щедрую помощь!.. К Тебе, Господи, простирает истерзанная наша земля вопль свой: пощади и прости!»

Впечатление от этого душевного величия сказывается и во вражеском стане. Передают рассказ, относящийся уже к последнему времени. На Патриаршем подворье получен дерзкий вызов: Патриарху явиться лично в таком-то часу в Чрезвычайную Комиссию для допроса. Окружающие умоляют Патриарха не идти, но он, спокойный и неутомимый, идет, и по мере его следования собирается толпа, которая запружает всю Лубянскую площадь. И тут произошло нечто неожиданное для самих безбожников, собиравшихся над ним издеваться: при входе Патриарха все почтительно встали, принесли ему кресло и просили извинения в том, что напрасно его беспокоили.

Одному Богу известно, долго ли еще суждено России переживать ужасы братоубийственной войны, голода и сатанинского засилья, но среди всей этой разрухи, как в темную ночь над бушующим морем сияет свет путеводного маяка, так личность Патриарха Тихона озаряет Россию, и, по выражению епископа Нестора Камчатского в его книге «Расстрел Московского Кремля», Патриарх действительно явился и является печальником, защитником и отцом верующего народа в кровавый период владычества большевиков.

Хочется верить, что Господь, дающий Патриарху Тихону дерзновение приснопамятного святителя Гермогена, пошлет ему и утешение, дарованное некогда другому его знаменитому предшественнику Патриарху Московскому Филарету Никитичу Романову: увидеть Россию возрожденной под сенью святой православной хоругви, нераздельной с величием наследственного царского стяга.

1922 год

Князь Г. Н. Трубецкой

Памяти Святейшего Патриарха Тихона

В смутные переходные эпохи истории бывают личности, в которых, как в фокусе, преломляется смысл совершающихся событий. На их долю выпадает воплотить страдания и чаяния народа, явиться выразителями народной души, живой связью между старым, уходящим миром и новым, нарождающимся.

Таким человеком суждено было стать новопреставленному Святейшему Патриарху Тихону.

Вопрос о восстановлении Патриаршества обсуждался Московским Собором осенью 1917 года, в самый разгар революции. Были горячие поборники и противники восстановления патриаршества среди иерархов, священников и мирян, но я не помню, чтобы хоть один противник нашелся среди членов Собора из крестьян. И бесхитростные искренние слова одного из них выразили настроение многих: «У нас нет больше царя. Нет отца, которого мы могли бы любить. Синод любить невозможно. А потому нам нужен Патриарх. С этим меня и послали». «Времена изменчивы, – говорил другой оратор, – Кто поручится, что мы не вступаем в период тяжелых испытаний для Церкви, что ей не понадобится вскоре твердый предстатель, чувствующий особую личную ответственность за внешние сношения, как первоиерарх, обязанный стоять на страже Церковного достояния, чести, достоинства и прав Церкви…» «В минуты распада и уныния, когда кажется, что вся Россия превращается в груду обломков и не за что зацепиться, наша задача – связать лучшие, неумирающие заветы нашей истории с тем основанием, которое мы закладываем для будущего. Пусть Церковь сама за себя стоит и борется. Вместо скипетра и короны крест и хоругвь да охранят наше святое святых. И пусть хоругвеносцем наших религиозных заветов будет Русский Патриарх – как символ того, что с падением царской власти не пала Святая Русь и что не отказалась она от того, что ей всего дороже в ее прошлом и бесконечно ценнее преходящего внешнего обаяния физической силы».

В этих отзывах членов Собора заключаются, мне кажется, главные основания решения, к которому склонился Собор в подавляющем большинстве своих членов. И когда постановление состоялось, то соборное сознание примирило недавних противников со сторонниками Патриаршества. Как и подобало Собору, разномыслия разрешились в дух единения и любви. Затаили в себе протест только немногие «волки в овечьей шкуре», которым удалось проникнуть в Собор и которые потом были первыми приспешниками «живой церкви».

Нелегко было удовлетворить ожидания, которые связывались с личностью будущего избранника. На это указывал во время прений один весьма уважаемый ученый протоиерей, впоследствии принявший монашество и рукоположенный Патриархом в епископы. Он с особой силой подчеркивал трудность, почти невозможность найти лицо на высоте положения.

Избрание Патриарха состоялось под грохот пушек и пулеметов большевистского переворота.