Святое дело

— Сволочь ты, вот кто, — весь дрожа, сказал человек и взял со стола свою бумагу. Капитан не успел перехватить ее.

— Назад!

— В чем дело? — раздался позади энергичный голос. В дверях стоял пожилой майор.

Капитан проворно одернул китель.

— Товарищ майор, задержана подозрительная личность!

— Опять подозрительная?

— И еще обзывается, понимаете, — обиженно добавил капитан.

— Это уж ни к чему, — заметил майор и обратился к человеку: — Кто такой?

— Никто, — отрубил человек, — подозрительная личность.

— Будет, — примирительно сказал майор, — присаживайтесь.

Он взглядом приказал капитану выйти.

— Будет, — повторил майор и легонько подтолкнул человека к стулу. — Садитесь, садитесь.

Сам он устроился напротив.

— Курить есть чего?

— Демократический подход? — усмехнулся человек, и в темных глазах его вспыхнули затаенные смешинки.

— Какой еще подход, — досадливо махнул майор, — уши пухнут.

Человек выложил на стол пачку папирос.

— Не может быть! — обрадовался майор. — «Звездочка»? Откуда такое чудо?

— Из Москвы, пайковые.

— По карточкам, что ли?

— По аттестатам.

— Закуривайте, — майор угощал человека его же папиросами.

Человек щелкнул зажигалкой.

— Трофейная? — поинтересовался майор. Человек утвердительно кивнул. Темные русые волосы косо упали на лоб.

— Где ранили? — спросил майор, разминая папиросу.

— Нигде.

— Как это нигде? А нога?

— До войны еще.

Майор поднялся с места.

— Прикуривайте. — На лице человека слабо заиграла улыбка. — Или некурящий?

— Почему?

— На табачок проверяли, товарищ военком.

Майор рассмеялся.

— Отгадал! Зовут как?

— Кузяев Петр.

— По батюшке?

— Иванович.

Майор, тихо смеясь, прикурил и снова уселся.

— Нет, курить на самом деле хочется. Ну, рассказывайте, Петр Иванович, рассказывайте.

МЕЧТА

Когда Иван Федорович Кузяев уходил в четырнадцатом на германскую войну, в селе Николаевке, что раскинулось на левом берегу речки Канадея, между Сызранью и Пензой, оставалась жена, смуглолицая Васса, да трое детей. Старшей — пятый год, младшей — едва второй пошел.

О четвертом, сыне Петре, Кузяев узнал уже на фронте. А увидел его нескоро, в девятнадцатом. Младший долго не хотел признавать отцом солдата с русыми усами. И отец придумал для сына такую игру, что они враз подружились. Игру в солдатскую науку.

Стоя на крылечке в опорках на босу ногу, отец во весь голос, будто на плацу перед строем, отдавал команды. А по двору, старательно задирая босые ноги, вышагивал Петя. У самого плетня раздавалось: «Кругом!» И Петя поворачивал назад.

— Молодец! — хвалил Иван Федорович, прищелкивал опорками и подкручивал короткие усы. — Па-вторить! Ша-агом марш!

После строевой начиналось обучение «штыковому бою». Винтовкой служил ухват.

Продолжалась эта увлекательная игра недолго: короток крестьянский отпуск. Да и Пете стало недосуг.

В селе расположились красные. За околицей, на лугу, появились чудо-машины. Они летали, как настоящие птицы, и назывались аэропланами, а сказочные люди, управлявшие ими, — летчиками.

Один из летчиков квартировал у Кузяевых и сразу стал Петиным другом. Когда он подходил к дому, мать украдкой крестилась, а Петя радостно бежал навстречу.

— Привет тезке! — весело говорил летчик, подхватывая мальчонку на руки, и кружился с ним, подражая звуку аэроплана. Затем доставал комочек сахару, и Петя становился обладателем вкуснейшего на свете лакомства.

— Во-он на том облачке прихватил! — показывал летчик на небо. — Так кем будем, тезка?

Петя опускал руки по швам согласно всем правилам солдатской выучки и четко докладывал, как научил его старший друг:

— Летчиком Красного воздушного флота! Солдатом революции!

Через месяц аэродром снова стал обыкновенным лугом. Ушли красноармейцы, исчезли аэропланы, улетел явившийся с неба сказочный друг. Но детская память сохранила все. Небо стало заветной мечтой. Другой жизни, чем жизнь летчика, Петя Кузяев и не предполагал. И он готовил себя к трудной профессии: закалялся, тренировал тело, учился. Много надо знать летчику, а в Николаевке была лишь четырехлетка. Пришлось продолжать учение в Канадее. Раз в неделю за двадцать километров Петя добирался домой за продуктами. Пешком, когда и поездом. «Зайцем», конечно, денег на билет не хватало.

В хмурое, слякотное октябрьское утро Петр возвращался из очередной побывки. Он опаздывал на занятия и торопился. Можно было успеть разве что поездом. Товарный шел сквозным, пришлось садиться на ходу…

…Петр кричал только в те страшные мгновения, когда его кружило, било, резало. Потом кричали, шумели, голосили другие, обступившие его окровавленное тело.

Он молчал, уставившись в серое нелетное небо…

…Окрепнув после больницы, Петр устроился секретарем сельсовета, затем стал счетоводом на лесозаводе в Чаадаевке.

Незадолго до войны переселился в Тамбов, работал в бухгалтерии областной конторы кинопроката.

В Тамбове Петра Кузяева избрали в комитет ВЛКСМ Центрального района. Петр возглавлял местком в кинопрокате, был активным членом обкома союза кинофотоработников.