Святое дело

И потом, когда поезд ушел и женщины и дети покинули перрон, часто останавливаясь и оглядываясь, Аня шагала солдаткой среди других солдаток: ее муж был таким же, как и другие мужчины, те, что ушли воевать.

А она будет работать, учиться и ждать писем. Сейчас и всегда, когда их не будет долго, очень долго. Ждать, пока не дождется.

На рассвете поезд остановился в пятнадцати километрах от города. Немцы разбомбили путь. Дальше отправились пешком. Майор-танкист взял у Кузяева плащ и вещмешок.

— Н-да, — крякнул майор, забрасывая за спину вещмешок. — Что там у вас, гантели?

— Книги.

— Какие?

— Островский, «Чапаев», «Овод».

Майор кивнул и зашагал вперед.

В полдень они пришли в город. Майор оставил всех у закопченной стены депо, а сам ушел. Возвратился он с малоутешительным известием: часть передислоцировалась, городу грозит сдача.

Майору удалось раздобыть автобус, и они снова отправились в путь.

Учеба подходила к концу, когда Кузяева внезапно свалила тяжелая болезнь. Врачи определили: тиф. Петр пытался объяснить, что это, наверное, тропическая лихорадка, а не тиф, но его слова приняли за горячечный бред. Начальник и учитель Кузяева капитан Савельев отвез его в инфекционный госпиталь.

Петр болел долго.

Всем его планам и мечтаниям опять грозила катастрофа. Из госпиталя неминуемо направят в военкомат, а там — ясное дело, разговор короткий: «Не годен! Подчистую». Петр забеспокоился, написал Савельеву. Тот не оставил Петра в беде, сам за ним приехал.

И вот Петр Иванович Кузяев — уже Петр Яковлевич Михалин, уроженец Брянска, жил там по улице Паровозной. Все это на случай, если попадет в руки врагов.

Вместе с Петром в автобусе ехал его земляк, радист Толя Ванявкин.

Перед отъездом, облачаясь в поношенную штатскую одежду, Петр и его напарник сожалеюще вздохнули: не хотелось расставаться с обмундированием.

С детства воображал себя Петр в военной форме. Когда-то даже купил по случаю моряцкий костюм: брюки клеш, фланелевку с синим воротником, окаймленным белыми полосками, тельняшку — и сфотографировался.

К лицу военное и Толе Ванявкину. Форма словно делала его еще выше и стройнее. Над крутым лбом Ванявкина красиво выбивались из-под пилотки льняные волосы.

На аэродром прибыли глубокой ночью.

Грузовая кабина «Дугласа» была забита боеприпасами для партизанского соединения Ковпака. Имя Ковпака капитан Савельев назвал уже в самолете.

Встретить Кузяева должен был майор Вершигора.

Взревели моторы, и самолет задрожал в нетерпеливом ознобе. Потом обороты несколько уменьшились, «Дуглас» дернулся и мягко покатил по ровному полю.

Петр и не почувствовал взлетный миг. А сколько лет ждал его! И хотя не сидел сейчас он за штурвалом и перед ним не мерцали стрелки приборов, не мигали сигнальные лампочки, Петр Кузяев летел в тыл врага, летел сражаться за Родину, за революцию.

У КОВПАКА

Благополучно перелетев линию фронта — белые кудели зенитных разрывов, — самолет начал постепенно снижаться. Наконец, внизу показались красные огни условных костров, взлетели ракеты, освещая посадочную площадку.

Пока второй пилот открывал дверцу и прилаживал стремянку, к самолету лихо подкатил пикап, из него проворно выскочил коренастый человек с черной густой бородой. Весело поздоровавшись с летчиками и сопровождавшими груз, он протянул Кузяеву руку, как старому знакомому, и назвал себя: Вершигора.

Вооруженные люди стали выгружать ящики с боеприпасами, а Вершигора, забрав с собой Кузяева и Ванявкина, уехал в деревню.

Пикап остановился на окраине, новичков ввели в избу, где на полу уже ждала постель — сено, покрытое плащ-палаткой.

— Отдыхайте, — сказал Вершигора. — Утром поговорим.

— Чудно, — буркнул Толя, укладываясь.

Петр промолчал, но мысленно согласился. Глубокий вражеский тыл и — аэродром, изба, постель. Чудно!

Не спалось: думы, как облака под самолетом, громоздились одна на другую. Затем стали бесшумно раскрываться кудельки зенитных разрывов. Самолет затрясло, вокруг загрохотало, затрещало.

Кто-то сильно дернул Петра за руку, толкнул Ванявкина.

— Немцы!..

Петр вмиг проснулся.

— Бой на аэродроме! Приказано уходить! — прокричал неизвестный и выскочил вон.

На дороге толпились люди, пешие и на лошадях. Громыхали повозки. Из домов поспешно выходили мужчины, женщины, дети. И вся эта масса почти стихийно образовала колонну, военный обоз. Петр с Толей устроились на какой-то подводе с плоскими круглыми коробками из белой жести.

Дорога вскоре вошла в лее, уже захватанный ржавыми руками осени: был конец сентября. Чем гуще становился лес, тем глуше и глуше доносились звуки перестрелки. Ни у Петра, ни у Толи не было никакого оружия. Было досадно и обидно от своей беспомощности.

В полдень прискакал Вершигора. Первым делом проверил, целы ли железные коробки с отснятой кинопленкой.

— Целехоньки, Петро Петрович, — уверил возница.

— Целехоньки! — сердито сказал Вершигора, осматривая каждую коробку. — Знаешь, сколько жизней в каждой ленте? Попадись она только немцам. Кого вез?

— Та их, — показал кнутовищем возница на Петра с Толей.