Святой Грааль

Он как стоял возле стены, на которую указал Бурлан, так и ткнулся в нее. Раздался треск, по стене пробежали глубокие трещины, огромные глыбы с грохотом вывалились. Олег шагнул за ними вслед, оставил в зияющем проломе облако пыли. Томас дернулся, но заставил себя оставаться за столом, напустил скучающий вид. Бурлан побелел как снег, челюсть отвисла, а глаза выпучились и застыли. Два воина выронили копья и с воплями унеслись.

Из пролома слышались крики, лязг, затем в красном свете камина возникла сгорбленная фигура. Олег отшвырнул пинком глыбу камня, размером с голову быка, чихнул, подняв облачко пыли. К груди он прижимал медную чашу, закрывая бережно ладонью от падающих в проломе камешков. Со смиренным поклоном поставил перед Томасом, еще раз поклонился:

— Ваше игуменство, вот ваша лохвица.

Томас потрогал кончиками пальцев зеленоватый от старости, выпуклый бок чаши, поинтересовался в пространство:

— Что за порядки в этом хлеву?.. Неужели здесь смиренным гостям не дают поесть? Ведь где нам придется пировать затем?

Олег шумно отряхивался, хлопал ладонями, выбивая из лохмотьев тучи пыли. Он уловил грустную ноту в нарочито бодром голосе рыцаря, но молчал — никто еще не вернулся с того света, чтобы сказать, чем там кормят. В волосах блестели мелкие камешки. Глыба камня, которую отшвырнул пинком, лежала на той стороне зала. Воины смотрели на нее со страхом — не всякий взялся бы сдвинуть с места.

Бурлан со скрипом повернул голову, сказал осевшим голосом:

— Принесите еду... паломникам... гостям...

Олег осторожно опустился на лавку рядом с Томасом. Двигался медленно, словно умный конь среди хрупкой посуды, даже лавку ощупал, прежде чем сесть. Бурлан все еще стоял у окна, уже не глядел во двор. Вытаращенные глаза не отрывались от пролома в стене, куда теперь мог вдвинуться всадник на коне. Олег приветливо повел дланью:

— Сэр хозяин... Бурлан или Бурдан... или Буридан... изволь отобедать с нами?

Бурлан вздрогнул, с трудом оторвал взор от зияющей дыры. Олег помахал приветливо, и Бурлан деревянными шагами приблизился, опустился на скамью против Томаса. Их глаза встретились, остатки крови отхлынули от лица Бурлана: глаза странствующего рыцаря-оборванца горели как две вифлеемские звезды, на щеках вспыхивали и гасли яркие алые розы. За спиной Томаса зиял пролом, где мелькали люди, кричали, кого-то долго вытаскивали из-под камней, уносили, чадили упавшие на пол факелы.

Через пролом выбрался, перешагивая через огромные глыбы, вывалившиеся даже в зал, челядник в грязном засаленном фартуке. В руках у него мелко дрожал поднос, а когда поставил на середину стола, Томас скривился: мясо холодное, хлеб черствый, хоть другую стену им проламывай. Олег посочувствовал:

— В постный-то день, а?.. Положено рыбу, травку...

Томас, который как раз вонзил зубы в первый ломоть мяса, отпрянул, сказал раздраженно:

— Сэр послушник, всегда напоминаешь либо слишком рано, либо слишком поздно!

Челядин поспешно унес мясо, Томас проводил его голодным взглядом. Олег крикнул вдогонку:

— Рыбки ему!.. Рыбки!.. Я видел у вас крупную рыбу — о забор чесалась, когда мы въезжали... гм... в ворота. Чесалась и хрюкала!

Бурлан переводил ошарашенный взгляд с Томаса на Олега. У обоих были очень серьезные голодные лица. Олег потянул ноздрями, сказал с издевкой:

— У хорошего хозяина нашлось бы чем промочить горло... Но здесь, как видишь, сэр игумен, сами с голода пухнут!

Бурлан вспыхнул от оскорбления, сказал сразу:

— Вон там через три зала стоят пять бочек кипрского вина! А в подвале двенадцать бочек мадеры, церковного кагора и северной паленки!

— Вот за это спасибо, — ответил Олег любезно.

Бурлан не успел прикусить язык, сообразив ошибку, а странный бродяга уже как слепой грохнулся в стену, на которую указал хозяин, с жутким грохотом проломился через нее, оставив зияющий пролом от пола и до потолка. Огромные глыбы, способные расплющить медведя, рушились ему на голову и плечи, скатывались по спине. Он чихнул от пыли, исчез.

Бурлан сидел желтый как мертвец. На висках дергались синие жилки, лицо вытянулось, нос заострился. Вскоре в той стороне снова прогремело, раздался раздраженный рев, грохот раскатившихся камней, тяжелые шаги, а потом опять был жуткий треск, грохот, падение камней, испуганные вопли, жалобный крик.

Принесли свежее жареное мясо, Томас жадно ел, его мучил зверский голод, не заметил, как пальцы заскребли по пустому подносу. Челядинцы исчезли. Тут же на столе появилась рыба, что чешется о забор и хрюкает, а также та рыба, что хлопает крыльями в зарослях камышей. Собственно, Томас без угрызения совести ел бы и настоящее мясо, путешествующие могут сбиться со счета дней, а то и вовсе потерять календарь, но калика некстати напомнил о посте... Рука Томаса застыла, он ощутил прилив гнева. А что, если калика просто дразнится? Вряд ли он сам, язычник проклятый, ведает, когда пост, а когда мясоед. Или хотел, чтобы ему больше осталось?