Святой Грааль. Во власти священной тайны

Аргументы в пользу алхимического смысла текстов Вольфрама не слишком отличаются от раскрытия герметических[336]

или эзотерических элементов «Парцифаля»; и те, и другие доводы основаны на утверждении, что Кретьен исказил реальную историю, и замечания Вольфрама о нем самом следует принимать буквально. Поэтому Киот становится ключевой фигурой в создании истории, и ее истоки переносятся в мусульманско-арабскую Испанию, точнее, в мусульманские школы в Толедо. Однако все это — не более чем предположения; Вольфрам здесь выступает в роли «чудотворца», и невероятная щедрость его стиля и воображения дает обильную пищу для домыслов. Но это позволяет разделить средневековую повесть о Граале на две половины, одна из которых — философский

пра-

Грааль и его эзотерическая традиция, а другая — основанная на ней изощренная христианская аллегория. В историях о Граале присутствует материал, который можно прочесть как изложение тайной традиции, аналогичной учению герметиков; это, в частности, комментарии в книгах Робера де Борона и продолжателей Кретьена, декларирующие непознаваемость истинного смысла истории о Граале и ее сакральных корней, а также обещание кар за раскрытие ее тайн перед недостойной аудиторией. Это легло в основу весьма любопытных интерпретаций, в частности — изложенных в книге «Кратер и Грааль» Анри и Рене Кахане. Авторы считают Киота (Гийо) вполне реальной личностью по имени Гильом (Гийо) Тудельский, автором «Песни об Альбигойском крестовом походе», установивший контакт с еврейской общиной в г. Тудела, которая выступила в роли посредника в деле передачи герметического наследия, воспринятого от древнегреческих источников и арабских философов. Герметическая традиция, естественно, носила языческий характер, и в фокусе ее учения находилась легендарная личность — Гермес Трисмегист. К ее учению восходит множество религиозных и философских систем, которые она стремилась гармонизировать, а также неоднократно рассмотренная языческая версия гностицизма. Кратер — это сосуд, вмещающий в себя все знания, ниспосланные с неба Богом; сосуд, в котором принимали крещение посвященные. Однако когда влиянию герметизма на книги Вольфрама приписывают чрезмерно большое значение, опять возникают трудности; так, нам предлагают «ключ Вольфрама» качестве единственного источника, раскрывающего истинное содержание «Парцифаля».

В подходе к теме Грааля целого ряда ученых — и не только ученых — присутствует важный аспект: предположение, что существует некий ключ, который, если его удастся найти, непременно объяснит все. Это относится не только к «тайным знаниям» теоретиков, но и к целому ряду других подходов, как исторических, так и археологических. Хороший пример — труд Андре де Мандаха, изложенный в двух версиях его книги об «оригинале» романа о Граале. Автор прослеживает следы повести о Граале вплоть до Испании, используя во многом ту же аргументацию, что и Кахане, но приходит к совершенно другим выводам. Поиски приводят его в монастырь в Сан-Хуан де ла Пенья в провинции Арагон и к изучению родословной арагонского королевского дома, представителей которого он (при весьма шатких основаниях) отождествляет с персонажами романа Вольфрама. Альфонсо I у него превращается в Анфортиуса или Амфортаса, Рамон Беренгер IV — в Гийо, а племянница Альфонсо I, Пероньелла, непонятным образом оказывается Шойсианой, теткой Парцифаля. Затем из монастыря Сан-Хуан де ла Пенья путь поисков приводит нас к загадочной реликвии, хранящейся в кафедральном соборе в Валенсии, являющемся центром местного культа, приверженцы которого убеждены, что эта реликвия — Чаша Тайной Вечери. Мандах уверяет нас, что эта Чаша и есть истинный Грааль, а надпись арабскими[337] буквами, сделанная на ней, — это те самые письмена, которые, как сообщает Вольфрам, появились на ней в качестве вести, обращенной к рыцарям Грааля.

Те же поиски roman-a-clef наводят автора на мысль о том, что романы о Граале — не что иное, как комментарий к тогдашней политической обстановке. Пожалуй, самым курьезным в такого рода трактовке является то, что Себестьян Эванс, первый переводчик «Перлесво» на английский язык, прочитал этот роман как своего рода хронику событий периода правления короля Иоанна; он использовал эту идею в прологе «Разъяснение», в котором король Амангонс символизирует короля Иоанна, а отсутствие священников и клириков представляет собой аллюзию на запрет на церковные службы, наложенный папой римским после того, как король Иоанн отказался принять и признать вновь назначенного архиепископа Кентерберийского.