Влияние избранных мирян испытали на себе даже главные праздники Церкви и основы ее вероучения. Один из наиболее ярких примеров — праздник Corpus Christi[175]
, посвященный евхаристии. Он был установлен во многом благодаря усердию Юлианы Корнильонской, принадлежавшей к религиозной общине Льежа и жившей в первой трети XIII в. Видение, легшее в основу праздника, было явлено, по-видимому, в 1208 г., то есть, другими словами, практически одновременно с созданием романов о Граале. Община Юлианы, бегинки[176], была наиболее крупной и влиятельной среди подобных общин, члены которых стремились жить по евангельским заветам, не покидая, однако, мира и идяХотя Грааль многим обязан особой популярности евхаристии и спорам и дебатам вокруг нее, бушевавшим в ту эпоху, тем не менее Грааль и евхаристия — это отнюдь не одно и то же. Грааль — это одновременно и нечто большее, и меньшее, чем ключевой образ мессы, возникший как таинственное вместилище гостии и ставший впоследствии трансцендентным «транспортным средством» для видений высшего плана. Богословское восприятие Грааля и те «тайны», которые часто упоминаются в романах о Граале, необходимо проанализировать и дополнить элементами, недостающими в нашей панораме Грааля.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
СВЯТОЙ ГРААЛЬ
Когда в «Повести о Граале» отшельник рассказывает Персевалю о том, что же такое Грааль, он, в сущности, мало что сообщает о реликвии, за исключением того, что Грааль — это «особая святая вещь». Его внимание сосредоточено не на неодушевленной святыне, а на грешнике, пришедшем к нему. Проповедь отшельника обращена к Персевалю: он преподает ему несложный урок христианских манер и христианского благочестия — наподобие того, с каким западноевропейский пастырь XII в. мог выступить на проповеди перед светской аудиторией. Отшельник особо подчеркивает важность покаяния и неукоснительного посещения мессы, причем последнее является для него центральной темой: благодаря регулярному посещению мессы, «стой, покуда священник не прочитает и не воспоет все положенное, — настаивает он, — ты получишь прощение своих прегрешений и обретешь честь перед Богом и место в раю небесном». Все это и благочестиво, и очень просто; дело в том, что Персеваль никогда прежде не получал истинных наставлений в христианской вере, и, преподав ему поучение, отшельник помогает ему продвинуться далее по пути духовного совершенства, которое, как мы убедились, представляет собой движущую силу сюжета этой повести. Лишь на какой-то миг появляется намек на нечто менее знакомое: это происходит, когда отшельник поучает Персеваля, как подобает молиться. «В этой молитве звучали многие из имен Господа Нашего, в том числе и самые величайшие и грозные, которые язык человеческий не должен произносить, за исключением страха смерти». Мы еще вернемся к этому странному замечанию, но во всем остальном эта сцена понятна и не несет в себе особых сложностей.
Продолжения «Истории о Граале» дают очень немного для развития богословских идей. Рассказ о копье и Иосифе Аримафейском подан как обычное повествование, почти без комментариев, и отождествление Грааля с реликвией Страстей Христовых опирается на фактологическую основу; никаких попыток заглянуть глубже нет и в помине. Грааль и копье просто представлены как бесценные реликвии: мы смотрим на них с точки зрения мирянина, со всем надлежащим почтением, но не слишком углубляясь в их сущность.
Обратившись к поэмам Робера де Борона, мы оказываемся на совершенно иной территории. С самого начала «Иосифа Аримафейского» становится очевидным, что богословие — один из основных интересов автора и едва ли не главная причина написания поэмы. Во вступлении дано своего рода резюме широкого спектра путей спасения рода человеческого Христом, точнее — «Отцом и Сыном и Святым Духом, ибо сии Три суть Единый Бог… О сем можно сказать весьма многое, ибо источник Его благости неиссякаем. Но здесь я вынужден оставить эту тему и обратиться к своему труду, свершая каковой, молю Всевышнего, чтоб Он Своею милостью направил мой ум и мысль по верному пути».