Святой Ириней Лионский. Его жизнь и литературная деятельность

Промежуток в 7-8 лет не настолько велик, чтобы можно было предположить коренную перемену в Иринее, и особенно в его принципиальных, противоположных монтанизму, воззрениях на Церковь, епископат, канон и т. п. Естественно поэтому думать, что и в данное время св. отец относился к новому движению отрицательно. И это предположение тем более допустимо, что прямых исторических свидетельств, которые говорили бы о бзглядах его во время поездки в Рим или — что еще важнее — указывали бы на перемену в них в период между 177 и 185 гг., никаких нет.

Однако некоторые новейшие исследователи, как мы уже отмечали, определенно утверждают, что в 177 г. Ириней симпатизировал монтанизму.[1059] В доказательство своего мнения они ссылаются на косвенные, хотя и единственно оставшиеся доныне данные по этому вопросу, какие заключаются в отрывке из письма лионских мучеников к папе Элевферу и в послании галльских Церквей к Церквам асийским и фригийским. Здесь, по словам исследователей, находятся, будто бы, ясные намеки на монтанистйческие тенденции мучеников и единомышленного с ними Иринея. И замечательная вещь — в то время, как одни из подобных ученых склонны видеть следы монтанизма более в отрывке из письма к Элевферу,[1060] другие, наоборот, в послании к асийским и фригийским христианам.

[1061]

Мученики отправили в Рим с письмом Иринея. Можно поэтому думать, что он был их единомышленником. На это же, по-видимому, указывает и термин, каким они определяют его в письме: «сообщник наш (κοινωνόν... ήμών)».[1062] Что же касается послания Лионской и Виеннской церквей о гонении, то, как нам приходилось уже говорить, весьма возможно, что св. отец был или автором, или, по крайней мере, редактором его.

В виду этого, если мы найдем следы монтанизма в указанных отрывках или установим, что мученики симпатизировали новому движению, то должны будем сказать то же самое и об Иринее.

Но есть ли такие следы?

Евсевий, приведя отрывки, говорит,' что в названных письмах «братья, живущие в Галлии, изложили собственный богобоязненный (точнее, осторожный) и православнейший суд и об этих людях (монтанистах = οί κατά την Γαλλίαν άδελφοι την ιδίαν κρίσιν και περί τούτων εύλαβή και όρθοδοξοτάτηνύποτάττουσιν)»[1063]

У него, несомненно, был под руками более полный текст обоих посланий.[1064] Также несомненно и то, что он был решительным антимонтанистом, считал представителей этого движения раскольниками и даже называет учение их «катафришйской ересью».[1065] В устах его выражение όρθοδοξοτάτην, взятое притом в превосходной степени, имело поэтому определенный, вполне одинаковый с общецерковным взглядом смысл.

Но отсюда, следует, что в посланиях, отрывки из которых он приводит, не заключалось никаких монтанистических тенденций; наоборот, они направлялись против монтанистов, в защиту Церкви, ее строя и практики. И этот отзыв его настолько ясен, что достаточно, собственно, одного его для определения действительных симпатий Лионской церкви и Иринея.

Но может быть, Евсевий ошибся, не поняв как следует посланий? Так действительно думают некоторые авторы.[1066]

Однако достаточно обратиться к подлинному тексту отрывка из письма галльских христиан, который только и может опровергнуть или подтвердить слова церковного историка, и сравнить заключающиеся в нем данные с тем, что мы знаем о монтанистах, чтобы убедиться в противном.

Монтанисты, как известно, обыкновенно сами стремились к мученическому венцу, лишь только открывалось гонение, и всякие средства для отклонения от себя опасности считали недозволенными. Мученики лионские не избегали венца, но и не стремились к нему сами. Это видно на примере Иринея. Он, как мы уже отмечали, часть гонения провел, вероятно, в Лионе. Однако имя его не упоминается среди пострадавших. Св. отец остался в живых, что едва ли было возможно; если бы у него была склонность к монтанизму. Очевидно, он держался на этот счет обратного мнения.

Точно также и про Веттия Эпагафа в самом послании галльских Церквей рассказывается, что он «не мог снести столь неправедно производимого над мучениками суда (во время гонения 177 г.), но вознегодовал и потребовал, чтобы ему дозволено было говорить в защиту братий».[1067]

Там же замечается, что мученики не любили, когда к ним прилагался этот почетный титул, ибо «и сами не называли себя мучениками, и нам (христианам) не позволяли называть себя этим именем; напротив, негодовали (έπέπλησσον πικρως), если кто из нас в письме или разговоре именовал их мучениками».[1068] Они — в противоположность монтанистам — сами просили себе жизни, когда видели, что некоторые из христиан поколебались в своей вере и их нужно было укрепить («ζωήν ήτήσαντο, καί εδωκεν (Θεός) αύτοΐς; ήν και συνεμερίσαντο τοΐς πλησίον, κατά πάντα νικηφόροι πρός Θεόν άπελθόντες».[1069]