Святой Михал

— Допустим. Только надо помнить, что любой разговор об этом вызовет новую волну кривотолков. А чем больше их будет, тем хуже. Пойдут разговоры в других кооперативах, скажем в Горной Рыбнице, где таких приусадебных участков вовсе нет. А те поедут в район и станут ссылаться на нас. Нельзя забывать и об этом.

— Верно, — поддержал его Эда.

— Когда все прикинешь, становится ясно, что мы увязли по уши. — Ведь если за эту историю с участками возьмутся в районе да придадут ей политический характер и примут соответствующее решение, нам придется его выполнять. Вот чем это пахнет, черт возьми! Но перед выборами никто, даже сам президент, не захочет встревать в такое щекотливое дело, хотя бы оно и пошло всем на пользу.

Вошла Луцка. Она принесла из «Венка» еще один кувшин пива.

— Ну, что там? — спросил Сайлер.

— Ничего особенного, — ответила она. — Все как всегда.

Луцка собиралась уйти. Она остановилась у зеркальца, висевшего возле окна, подкрасила губы и, послюнив указательный палец, пригладила брови.

Адам с интересом наблюдал за нею.

— По-моему, в пиве есть ром, — сообщил Эда, налив себе стакан из нового кувшина. Присмиревшие, испуганные внезапно нагрянувшей на них бедой, они скромно заказали одно только пиво.

— Ах да, пан Кужела влил в кувшин две стопки рома и ничего за них не взял, — вспомнила Луцка.

Такое внимание со стороны Кужелы согрело их сердца.

— Мне кажется, с Кужелой что-то стряслось, — заметил Эда. — В последнее время он ходит как в воду опущенный. Помните, такой же он был, когда контролер влепил ему штраф.

При этих словах Адам заерзал и растерянно огляделся по сторонам. Он единственный знал, что произошло с Кужелой. А началось все так. Когда Адам увидел, как растерялся и приуныл Вилем из-за отъезда Руды Доллара, он решил чем-нибудь отвлечь его и потешить. А так как он знал о неудачном ухаживании Вилема за Катариной в молодые годы и оба недолюбливали Михала, то он и придумал послать то самое письмо. Состряпал он его вместе с Кужелой. А чтобы все выглядело правдоподобнее, Кужела опустил письмо в Павловицах. Разумеется, они никому не обмолвились ни словом и, как истые заговорщики, выжидали развития событий, рассчитывая, что потом вместе с Вилемом будут наблюдать, как рассорятся Михал с Катариной. Адам предполагал, что эта ссора несколько свяжет руки Михалу и тогда Вилему будет вольготней. А это особенно важно именно теперь, в самый ответственный момент перед выборами.

Но дело приняло скверный и совершенно неожиданный оборот — Михал, видимо, что-то проведал, а Адам здорово поругался с Кужелой. И теперь его мучила совесть. Он даже подумывал о том, чтобы признаться во всем Вилему, но потом решительно отказался от этого своего намерения. Он не только не обрадовал бы его, а достиг бы как раз обратного. Он не мог позволить себе, просто не имел права доставлять Вилему лишних волнений при его нынешних огорчениях и заботах. (Адам и не предполагал, что своей необдуманной выходкой обрушил лавину, которая нежданно-негаданно изменила весь ход предвыборной кампании.)

Сайлер шумно вздохнул. Все снова погрузились в раздумья о горькой и безутешной действительности.

— Что же делать? — робко спросил Сайлер, нарушив молчание. Он не сводил с Вилема глаз.

— Делать что-то, конечно, надо, но что именно, я еще и сам толком не знаю, — сказал Вилем и откашлялся. — Прежде всего надо прощупать, кого им удалось подцепить на свою удочку, а кто еще с нами. Мы должны знать, на чью поддержку можем рассчитывать. На Гаваю положиться можно — тут все ясно. Но если у нас не будет достаточно сторонников в селе, это выставит нас в невыгодном свете.

В его словах определенно прозвучала воля к действию, блеснула надежда. И Эда ухватился за нее.

— Хорошо, — сказал он. — Это мы сделаем. Прощупаем село.

Однако проблеск надежды, вызванный упоминанием о Гавае, нисколько не порадовал Адама и Сайлера. Опять все надолго умолкли.

Первым поднялся Беда Сайлер. Он уезжал на работу очень рано, с первым автобусом, и ему надо было выспаться. Вид у него был по-прежнему унылый и растерянный. Эда проводил его презрительным взглядом.

— Я считаю, что мы должны были выставлять только твою кандидатуру, Вилем, — заявил он. — С тобой ничего подобного не произошло бы. Особенно после всего, что мы сделали для села. Да и виноградник у тебя есть. Тебя никто ни в чем не мог бы заподозрить и никто не смог бы очернить… Черт побери, а ведь, пожалуй, еще можно и переиграть! Ты, Вилем, сам должен был бы…

Глаза у Эды загорелись. Адаму передалось его возбуждение. Он глубоко затянулся сигаретой. Но Вилем прервал эти рассуждения:

— Где уж там! Теперь это не поможет. Они подумают, что мы только для виду отступаем. Ведь кандидатуру Сайлера предложил я сам. Пятно ложится на всех нас. А как подумаю, что если бы мы тогда не начали, то и никакого кооператива в Поречье не было бы и все жили бы по старинке, злость меня берет. Удивляюсь, как быстро все забывается. Нет у людей ни капли благодарности!