Читаем Святой Михал полностью

— Я уже по горло сыт своим председательством. Говорят, что вместо меня они хотят поставить Беду Сайлера.

Хотя разговоры об этом Михал тоже слышал, но считал их беспочвенными и не придавал им никакого значения.

— Ну нет! — резко заявил он. — Председателем комитета должен быть кто-то из членов кооператива. Все Поречье живет прежде всего кооперативом! И ты, Петер, будешь тянуть свою лямку и дальше.

— Слышал я, что цыгане из Гаваи при голосовании собираются меня вычеркнуть, — продолжал Касицкий. — Что ты на это скажешь?

Михал задумчиво посмотрел на него.

— Но ведь добрая половина из них даже читать не умеет. Как же они?..

— Очень просто.. Им объяснят, что надо будет вычеркнуть, например третью фамилию — и все! А если то же самое сделают несколько поречан, будет вполне достаточно, чтоб меня прокатить…

Михал призадумался. Он знал, что помешать этой кампании — дело сложное и предчувствие Касицкого может оправдаться. При мысли о том, что Вилем и его дружки снова возьмут в свои руки власть в селе, он даже вздрогнул. Опять настанут трудные времена — излишние осложнения, новые препятствия. Сам Вилем, правда, не очень мешал Михалу, поскольку держался в стороне от его дел, а в некоторых случаях сотрудничество с ним было даже полезно. Но Михалу нужен был покой, у него и так забот хватало. Ему необходим надежный тыл.

— Они способны выкинуть такой номер. — Касицкий снова вздохнул. — До сих пор не могут мне простить, что я был против кооператива, когда его создавали. Для них не имеет значения, как человек работает и что он думает теперь.

— Разными мы родились, разными и умрем, — глубокомысленно заметил Михал.

— Но вам надо что-то сделать! — вдруг горячо заговорила Катарина, внимательно и с интересом прислушивавшаяся к их разговору.

— Да, это следует обмозговать, — согласился Михал. — Лучше всего обсудить на собрании. Поречье — село земледельческое, кооперативное. Ясное дело, местная власть должна быть в руках кооператоров.

Перед окном остановилась машина, и Михал устало поднялся. Касицкий вышел вместе с ним.


Катарина осталась одна. После обеда, когда Михал ушел, взяв у нее письмо, она была взволнована, даже испугана тем, что происходило вокруг них. Она поплакала, но слезы ее были вызваны не только жалостью к самой себе и тоской, но и негодованием. Катарина прекрасно знала, что в последнее время над Поречьем сгущаются тучи, и понимала, кто тому виной. И хотя ей не было точно известно, кто написал оба так взволновавших ее письма, но, услышав разговор Михала с Касицким, без всяких разъяснений сообразила, в чем дело, и у нее защемило сердце.

Она была оскорблена не только за себя, но и за Михала. Черные тучи, нависшие над Михалом, да и над всем Поречьем, казались ей поистине грозовыми. Сидеть сложа руки нельзя, решила она. И загорелась желанием отвести опасность, надвигающуюся на Михала.

Постояв немного посреди кухни, напряженно глядя в одну точку, она вышла на улицу, но не взяла с собой, как обычно, табуретку, чтобы подсесть к соседям, которые отдыхали после трудов праведных у калиток, наслаждаясь теплыми тихими сумерками. Она лишь на минутку остановилась возле Рачековых и перекинулась несколькими словами с Аничкой. Разговаривая, она поглядывала на площадь, где сквозь песок снова пробивалась трава.

Вдруг она увидела Вилема, направлявшегося к «Венку». Едва он скрылся за дверью закусочной, как Катарина спохватилась:

— Ох, я же хотела сходить на кладбище!

Она вернулась домой, сорвала несколько голубых ирисов, только начавших распускаться, и с букетом в руке медленно зашагала вдоль площади. Вскоре она вернулась, но шла уже по противоположной стороне.

Шла не торопясь, внешне ко всему безучастная; временами останавливалась, чтоб обменяться словечком-другим с односельчанами.

Подойдя к жене Вилема, она улыбнулась. Они перебросились несколькими словами. Разговор не клеился — Бетка Губикова не любила Катарину: она знала, что Вилем когда-то ухаживал за ней. Но сегодня Катарина была с ней приветливее обычного. Уже собираясь продолжить свой путь, Катарина вдруг обронила озабоченно:

— Да-а, кто знает, как теперь все будет…

— А что такое? — заинтересовалась Бетка.

— Да вот, слышала я, такое люди говорят… — Катарина не договорила и вздохнула.

VII. ПОРАЖЕНИЕ

29

Вилем вернулся из «Венка» в хорошем настроении. Переживания, связанные с отъездом Руды Доллара, были почти забыты; возмущение уже угасло, хотя какое-то внутреннее недовольство сохранилось. В остальном все обстояло как нельзя лучше. В «Венке» они с друзьями немного выпили, потолковали о том, о сем. Настроение у всех было бодрое, боевое — ведь так важно для мужчин, когда они добиваются чего-то. Вилем словно сбросил с себя смирительную рубашку, ему даже дышалось легче.

Беспечный и веселый, вернулся он домой. Ни Луцки, ни жены дома не было. Но Вилема это и не огорчило. Он разделся и лег в постель, а так как очень устал, то через минуту захрапел.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее