Он был одет во все черное, а его волосы были уложены в идеальную прическу. Легкая тень щетины покрывала его точеную челюсть. Внезапно я почувствовала себя недостаточно одетой. Я пожалела, что все-таки не надела что-то розовое с кружевами.
Он поднял свою тарелку и поставил ее на место рядом со мной. Затем он отодвинул стул и поставил на стол небольшую прямоугольную коробку. Она была завернута в белую бумагу с аккуратно завязанным серебряным бантом.
Мое сердце заколотилось от его присутствия, от его близости, от его заботы. — Ты вспомнил.
Сегодня был мой восемнадцатый день рождения. Сегодня был день рождения Лирики Мэтьюс. Я понятия не имела, когда день рождения у Лорен Ван Дорен. Мы не обсуждали этот вопрос.
Я была здесь почти год.
Казалось, что это целая жизнь.
— Конечно, я помню, — сказал он так, словно последние десять месяцев был идеальным мужем.
И все же тот факт, что он помнил о моем дне рождения, зажег крошечные угольки надежды в моей груди. Там было тепло, когда я так долго чувствовала только холод. Я хотела погасить их. Я не хотела надеяться. Потому что я знала, что единственная причина, по которой он сейчас здесь, — это отдать мне эту коробку. Завтра он снова уйдет, и я останусь одна. Я знала, что он говорит искренне, но от этого у меня болело в груди. Слезы навернулись на глаза. Счастливые слезы, грустные. Я не была уверена.
Добрая жестокость.
— Может, сначала поедим? — Я не хотела есть. Я хотела открыть эту коробку. С десяти лет отец заваливал меня подарками на день рождения и Рождество. Я догадывалась, что он пытается дать мне детство, которого у него не было. Я всегда с нетерпением ждала момента, когда смогу сорвать обертку и посмотреть, что внутри. Но по какой-то причине этот подарок, эта маленькая коробочка волновали меня больше, чем все подарки, которые я когда-либо получала за всю свою жизнь.
Он улыбнулся, и его улыбка зажгла искру в крошечных углях. — Нет. — Он откинулся в кресле, сложив руки на груди, затем кивнул в сторону коробки. — Открой ее.
Три крошечных слова, от которых у меня в животе запорхали тысячи бабочек.
Мое сердце бешено забилось, когда я потянула за серебряную ленту, а затем сорвала обертку. Мое горло сжалось в комок, когда я достала из коробки мобильный телефон. Не плачь.
Мой палец коснулся экрана, оживив его. Там, на главном экране, было наше с Татум изображение. Это была фотография с вечеринки по случаю ее шестнадцатилетия. Мы прислонились к перилам на яхте ее отца. Какой-то жуткий засранец — вероятно, один из мужчин Братства — только что пытался приставать к ней. Я была раздражена, потому что Линкольн продолжал флиртовать с какой-нибудь маленькой шлюшкой, только чтобы позлить меня. Но мы оба нарисовали идеальные улыбки для камеры. Татум всегда заставлял меня улыбаться.
Как он получил эту фотографию?
— Твой единственный контакт — это я. Ты будешь звонить только мне. Если ты попытаешься позвонить или написать кому-то, кроме меня, я узнаю. У тебя есть доступ к социальным сетям, но я советую тебе не использовать их, чтобы связаться с кем-либо. Если ты это сделаешь, я узнаю. — Его слова были разговорными, холодными, как будто он только что не вернул мне часть моей жизни.
Мое сердце бешено колотилось в груди. — Ты подарил мне телефон. — Мой палец задержался на значке Фотографии. Если он нашел одну фотографию, возможно, их было больше. Стоит ли мне вообще надеяться? Я коснулась экрана и резко вдохнула, увидев, что обнаружила. Было добавлено сто шестьдесят две фотографии — мои, Татум, моего отца, моей жизни. Было даже несколько фотографий Линкольна.
Увидев его лицо, я сломалась. Эмоции, которые я так старательно пыталась скрыть, набросились на меня, как стадо носорогов, и я не знала, как уберечь Грея от этого. Я была раздавлена, разорвана на части и растерзана. Слезы текли по моему лицу, и я изо всех сил старалась контролировать дыхание.
Я положила телефон и посмотрела на Грея. Мои слезы размыли его лицо. — Спасибо, — смогла прошептать я.
Он положил льняную салфетку на колени, затем взял вилку. Я уловила легкую дрожь в его челюсти, когда его темно-синие глаза встретились с моими. — Я доверяю тебе. — Затем он посмотрел вниз, туда, где его вилка разрезала лосося. — Не заставляй меня жалеть об этом.
— Откуда у тебя фотографии? —
Он держал вилку в воздухе, остановившись, чтобы бросить на меня взгляд, прежде чем откусить.
Я прочистила горло. — Верно. Ты знаешь всё.
Он продолжал жевать.
— Ты знаешь, почему они выбрали меня? Почему я была там той ночью? — Я знала. Я точно знала, почему.
Он не ответил. Я и не ожидала.
— Это потому, что я тоже кое-что знаю. — Я подвигала вилкой овощи на своей тарелке. Мой аппетит давно пропал. Мой желудок был слишком туго завязан, чтобы есть. — В ночь перед тем, как я... В ночь перед тем, как они забрали меня... Я рассказала Киптону Донахью о том, что он сделал, что-то ужасное.