Святослав

И в этот вечер, когда император Никифор, испуганный запиской монаха, вернулся из собора Софии в Буколеон, она пришла к нему в опочивальню, в легкой тунике, возбужденная, прекрасная.

Император Никифор стоял на коленях в углу перед образом и, отбивая частые поклоны, горячо молился.

– Император! Мой василевс! – обратилась она к Никифору. -Ты проводишь дни и ночи в своем китоне, ты избегаешь радости и развлечений, ты забыл обо мне, своей Феофано. Почему?

– Я не забываю, – поднимаясь, ответил Никифор, – и я никогда не забуду тебя, Феофано. Но сейчас мне трудно, тяжелые мысли не покидают меня ни на минуту, я не сплю по ночам… Это началось с тех пор, как мы были с тобой на Ипподроме, когда они бросали в меня камнями…

– Император, – перебила его Феофано, – разве впервые императорам ромеев приходится видеть, как в них бросают камни? Тех, кто бросал камни, нет уже в живых, а если кто из них и остался, то сидит и будет сидеть на Проте… Забудь об этом, император.

– Ты говоришь, – продолжал Никифор, – что все они погибли либо сидят на Проте. Но кто же тогда пророчит и хочет моей смерти?

Император показал Феофано записку, которую дал ему монах в соборе. Феофано очень внимательно прочла до конца, и на ее лице выступил румянец. Однако она сдержалась и как только могла спокойно, словно шутя, сказала:

– Мой император! Василевс мой! Разве можно так страдать из-за каждой глупой записки? «…в третий месяц переселишься из сей жизни…» Ничтожный червь! Недаром он так и иодписал эту записку. Но кто, скажи мне, может знать, когда человек уйдет из этой жизни? Бог? Но ведь Бог этого не скажет, потому что, когда приходит срок, он зовет; если же судьба судила жить, человек побеждает даже смерть. У нас с тобой, император, есть враги – и здесь, в Большом дворце, и в Константинополе, и в империи. Но, василевс, мы не были бы императорами, если бы их не имели. А разве у них не было врагов?

Она указала на стены опочивальни, украшенные мозаичными изображениями императора Константина, Юстиниана, Михаила и Василия Македонянина… Как живые, шли и шли они, высоко подняв руки. За ними, с молитвенниками в руках, следовали их жены, дети…

– Это правда, – вырвалось у императора Никифора. – Македонянин, – он указал пальцем на одного из них, – убил этого самого… Михаила Мефисоса, а тот – этого…

– Да, – подтвердила Феофано и громко рассмеялась. – Они убивали даже друг друга. Чего же ты испугался? Ничтожный червяк пророчит тебе смерть, и ты ему веришь?! Подумай, император! У тебя надежная этерия, от тебя не отходит твой па-ракимомен Василий, ты построил – и хорошо сделал – этот дворец Буколеон, куда не проползут ни мышь, ни червяк, наконец, подле тебя и я – твоя радость, твоя опора.

– Это правда, – согласился император Никифор. – Здесь, в Буколеоне, возле тебя, я в безопасности… Но врагов много, они там, за стенами Буколеона…

– Кто же они?

– Оттон немецкий.

– Вряд ли Оттон пойдет против Византии, – возразила Феофано. – Он сейчас в Италии, успокоился и далее не двинется…

– Но и вся Азия в огне, Феофано!

– О, – Феофано засмеялась, – после того как ты сам, а потом Вард Склир прошли по Азии, там не посмеет даже ветер дохнуть…

– А Болгария?

– Болгария – в самом деле ненадежная земля, и не так она, как Русь.

Феофано на минутку задумалась и продолжала:

– Когда-то… это было давно… еще при жизни императора Константина, я видела в Большом дворце киевскую княгиню Ольгу… Это страшная, опасная женщина. Я до сих пор не могу забыть ее глаз, лица, губ. Таков, верно, и ее сын Святослав. Но почему ты не идешь против него, император?

– Видишь ли, – задумчиво ответил Никифор, – я сам позвал князя Святослава и даже заплатил ему, чтобы он громил непокорных болгар…

– Он громит их, об этом говорит весь Константинополь. Но Константинополь боится, что Святослав может явиться и сюда…

– О нет, – уверенно сказал император, – болгары не допустят его сюда…

– Кто не допустит? – с презрительной улыбкой спросила Феофано. – Их косноязычный кесарь Петр, этот монах с Афонской горы?

– У него есть сын Борис… наш родственник, Феофано.

– Так почему же ты держишь его здесь, при дворе?

– Он завтра уезжает в Преславу, – сказал Никифор. -Правда, на Петра полагаться далее нельзя. Но, Феофано, я и не рассчитывал на него. Уже давно, еще в то время, когда Святослав вторгся в Болгарию, я послал епископа Феофила своим василиком к печенегам, дал ему золото, чтобы они напали на Киев.

– Паракимомен Василий не говорил мне об этом…

– Об этом до сих пор знали только я да он, а теперь будешь знать и ты, Феофано.

– Это очень хорошо, – согласилась Феофано. – Но на Святослава должен идти и ты.

– Как только ударят печенеги, двинусь и я. А потом, ты знаешь, было неспокойно в Азии. Сейчас я готов и пойду, пойду…

– О, теперь я вижу, что ты действительно мудр! – горячо, воскликнула Феофано. – Иди, иди на них!… Помнишь, – задумчиво сказала она, – как ты когда-то, сразу же после нашей свадьбы, уехал в Азию… и взял меня с собой? Я жила в твоем шатре. Как ты был тогда прекрасен, император! Я помню тебя на коне, в позолоченных доспехах, в шлеме, с мечом…