Второе соображение: Святослав мало того, что согласился на участие в плане Калокира… между прочим, это само по себе озадачивает. Вмешиваться в какие-то заговоры презренных ромеев? Вступать в соглашение с послом государства, с которым русы — вспомним Ибн Хаукаля и Яхью Антиохийского — находились в состоянии войны? Впутываться и впутывать свое войско, свой народ в какие-то грязные плутни вокруг проклятого трона трижды проклятого Константинополя? Это Святослав-то, с его знаменитым «Иду на вы!»? Непонятно, почему Святослав не приказал попросту утопить интригана с его золотом в Днепре. Но этого мало. Мало того, что Святослав согласился на план, где ему, вроде бы, отводилась малопочтенная роль наемника. Лев Диакон сообщает, что Святослав с Калокиром побратались. Пишут о том, что побратимство с варваром считалось у ромеев изменой — как будто такие вещи могли волновать человека, приглашавшего в свою страну вражье войско! Мне гораздо удивительней, что Святослав пошел на это! Побратимство было крайне ответственным шагом для воина-руса. Вспомним наши былины. Побратимов связывали нерушимые узы взаимоподдержки и взаимопослушания. Побратим становился продолжением твоего «я» — но и ты становился его продолжением. В знак этого побратимы в былинах обмениваются «цветным платьицем», как бы переряживаясь, а на языке обряда — превращаясь друг в друга. В известном смысле они становились как бы одним существом. Как легко догадаться, на такое пойдешь отнюдь не с каждым. Причем Калокир —
Рискну выдвинуть свое предположение.
Как отметил Андрей Валентинов в замечательной книге «Спартак», у нас не принято всерьез относиться к античному язычеству. Боги Севера еще внушают определенное почтение, а греческие... герои мультяшек и детских книг. Не религия — игра. Не Боги — куклы.
Для прививки от подобных суждений очень хорошо эссе Артура Мейчена «Язычество» или тот же «Спартак»
И само собой разумеется, что это «прекрасное детство человечества» не могло сколь-нибудь долго сопротивляться натиску христианства.
Христианская литература смотрит на дело еще проще. Идолопоклонство — это скорее ничто, чем нечто, «мерзость запустения», которую мы часто поминаем всуе, на самом деле — библейское обозначение языческих Богов. Тьма — отсутствие света. Переход от язычества к христианству — переход от тьмы к свету в комнате, где зажгли лампу.
Но источники свидетельствуют об ином. В житиях византийских святых тема диспута с язычниками остается актуальной до VIII века. На самих Балканах язычники держались до конца IX века, когда город Майна с округой на Пелопоннесе был захвачен войсками Льва VI Мудрого. Так погиб последний очаг античной религии и культуры. Нужно заметить, что речь здесь именно о последовательных, сознательных, откровенных язычниках. Двоеверие, включение в православный культ остатков древней веры, жило много дольше. Еще в начале ХХ века путешественники видели в греческих деревнях статуи античных Богинь с явными признаками почитания. Деревенский священник (!) на расспросы иноземцев отвечал: это-де «святая Дамитра» (в православных святцах, понятно, не отмеченная).
И все это в сердце православной Византии! Стоит заметить, что апостол Павел проповедовал в Греции в I веке, а превращение христианства в государственную религию и запрет языческих культов произошли в IV.
Крым же в этом отношении — особенное место. Со времен Александра Македонского там действуют хорошо организованные братства-фиасы, своего рода языческие церкви. Святыни этих братств и их обряды сплошь и рядом были тайными, а это вырабатывало навыки конспирации. Особенно же отличались железной дисциплиной почитатели персидского Бога Света — Митры. Организованность митраистов объясняется просто: большинство «прихожан» персидского Бога были солдатами и офицерами армии Рима. Митра был Богом воинов, Богом легионов. Что до конспирации — ученые до сих пор гадают, в чем же состояло учение митраистов, и какие у них были обряды. Культ процветал во всей мировой державе, от Египта и Сирии до Британии и Рейна, а мы знаем о нем очень, очень мало.
Хотя в Херсонесе не найдено митраистских святынь, но… под Херсонесом стоял
А сам Херсонес — глушь. Место ссылки. Ищейки церкви и империи досюда добирались нечасто. А если добирались, то не усердствовали. Глушь. Горы. Места дикие. Недолго и сгинуть безвестно чересчур ретивому фискалу.
Я не могу доказать, что так — было. Но доказать, что могло быть, я, надеюсь, смог.