Святослав

Одежда печенегов, как можно судить по словам Константина, представляла что-то вроде халатов. Они, как уже сказано, были длиннобороды и усаты, а волосы, как и все тюрки, заплетали в косу. Основными промыслами их были война, охота и скотоводство — разводили они овец и коней. Ремесел у них не было, кибитки, упряжь, посуду каждый сам мастерил и чинил, или добывал в набегах на соседей. Серебряные и золотые сосуды из разграбленных дворцов и церквей Болгарии и Византии соседствовали в становьях с уродливым горшком печенежской работы — ручной лепки, необожженным, из глины, смешанной с коровьим пометом.

Эпос родственных печенегам огузов, сохранившийся у их потомков в Азербайджане, воспевает чудеса и мудрость великого шамана и певца «Отца Нашего Коркута». Но вождь с таким именем — Куркуте — был у печенегов в исторические времена, и многие отождествляют его с Курей, князем печенежским нашей летописи. Правда, Константин упоминает Куркуте, как деятеля прошлого, времен прихода «детей Бече» из страны Канг Юй в южнорусские степи, а в летописи Куря пережил Святослава. Это противоречие снимается как раз эпосом огузов. Там Куркуте-Коркут — вещий старец, «Отец» племени и его верховный духовный авторитет, советник ханов и провидец, вечный глубокий старец, которого никто не помнит молодым, у Константина — обычный военный вождь. Можно предположить, что перед нами один и тот же человек в разные этапы своей жизни. В молодости — военный вождь, затем — шаман, наконец, верховный шаман и высший авторитет для разрозненных печенежских племен, «Отец» печенегов. То, что говорит наша летопись о Куре, согласуется с этим образом… но об этом в свое время.

Итак, благополучно миновав вражеский лагерь, избежав смерти от стрел кочевников и в холодных водах весеннего Днепра, отрок сообщил людям Претича: «Если не подойдете завтра к городу, сдадутся люди печенегам». Воевода обратился к своим ратникам: «Пойдем завтра в ладьях, и, захватив княгиню и княжичей, умчим на этот берег. Если же не сделаем так, погубит нас Святослав». Хорошо предложение; хороша и аргументация. Общинный воевода Северского Левобережья, очевидно, хорошо представлял возможности и боевой дух ополчения. Вопреки иным сегодняшним певцам общины и ее лапотных воителей, защищавших-де землю Русскую почти без отрыва от производства хлеба и иных сельхозкультур, Претич вовсе не думает, что в силах его воинства разгромить или хотя бы отогнать кочевников. Все, что можно сделать — взять на внезапность, на испуг, и быстро вывести из Киева мать и детей великого князя. О судьбе стольного Киева, матери городов Русских, никто и не вспоминает. Основной довод — страх перед князем. «Бояху бо ся зело его, зане был муж свирепый» — приводит Татищев строки недошедшей до нас летописи.

Вот оно, ополчение — в полный рост.

Страх перед грозным князем пересилил страх перед огромной ордой на другом берегу. В глухой предрассветный час ополченцы Претича в ладьях скопом двинулись на другой берег, трубя в рога и трубы, крича, и вообще производя побольше шума. В ответ поднялся шум и в городе, Татищев даже сообщает, что киевляне сделали вылазку, и «начали жестоко биться с печенеги». В сонных головах не ожидавших ничего подобного степняков молнией ударило:

Святослав!!!