Святослав

А пока — обещанное примечание. Как раз скандинавский боевой строй — клин или ромб — предполагал изрядную открытость воинов, идущих первыми. Скандинавские щиты, как о том говорят абсолютно все источники, от изображений на рунных камнях до языка скальдов, называющего оковку щита «кольцом», это небольшие легкие щиты для боя вне строя. И сами норманны очень плохо, судя по сагам, умели держать строй, но зато были отличными поединщиками. Например, заглавный герой саги о Греттире в прыжке так ударил по нижнему краю щита сидящего в седле противника, что щит разбил тому челюсть и разорвал рот. Картина, прямо противоположная созданному Диаконом образу русов! О кольчугах викингов не сохранилось восторженных отзывов, зато сохранился рассказ о знатном вожде, ярле Торире Собаке, что носил вместо доспеха оленьи шкуры. Дело было на исходе Х века. А в следующем столетии Харальд Гардрада, тот самый, что учинил в Константинополе резню верингов, во время набега на Англию умудрился оставить кольчугу в ладье. Его дружина, в обороне еще державшая строй, в разгар боя не выдержала и кинулась врассыпную преследовать отступающих англов. И именно в этот момент на поле боя возникли конные рыцари-кольчужники английского короля. Этот бой стал для истребителя верингов последним, как, впрочем, и для его дружины. А вот у славян еще Маврикий Стратег упоминает «прочные, но труднопереносимые» щиты, немыслимые вне строя и сильно сковывающие маневренность владельца. Тот же Панченко подчеркивал принципиальное различие в тактике скандогерманцев, рассыпающей любой бой на поединки, и строевой тактике славян. И как он мог не узнать в описании Диакона ярчайшее проявление этой самой строевой тактики, им же отлично описанной русской «стенки» — ума не приложу! Страшная вещь этот Магометов гроб.

После гибели — или ранения — вождя русы отступили в крепость. Скилица, конечно, пишет, что их поголовно истребили удалые ромеи, но я ему не очень верю. Диакон как-то точнее и честнее своего собрата по перу. А он свидетельствует, что русы не были отрезаны от ворот и истреблены, а благополучно укрылись в Доростоле. Иоанн Цимисхий после каждого боя выплачивал солдатам жалование и устраивал пиры, накачивая наемников вином «для храбрости».

Святослав же укрепил город вырытым ночью глубоким рвом под его стенами. А через несколько дней лично возглавил «операцию по снабжению». Безлунной дождливой ночью русы во главе со Святославом (Скилица утверждает, что их было две тысячи, в чем я, скажем так, сомневаюсь), и под носом у византийского флота отбыл. Русы «где кто мог» (и наверняка не без помощи сочувствующего местного населения) собрали мешки зернового хлеба, пшена и прочего припаса, и отплыли в крепость. На обратном пути они высадились на берег и атаковали один из обозов армии Второго Рима, разогнав обозников по кустам и присоединив обозное добро к своей добыче. Эту ночь трудно было назвать приятной и для императора, и для остальных ромеев. Утро было еще менее приятным, особенно для друнгария Льва. Взбешенный Цимисхий наорал на адмирала, пригрозив вздернуть его на мачте одного из кораблей его флотилии, если подобная ночная прогулка еще раз повторится.

Да, если для читателя неясны причины моих сомнений в очередной цифре Скилицы, поясню — дело не в моей предвзятости, и даже не в уже известной нам буйной фантазии этого византийца. По единодушному утверждению Константина Багрянородного и наших летописцев, русская ладья вмещала сорок бойцов. Представляете, какой флот нужен был, чтоб вывезти две тысячи?! Неужели капитаны друнгария Льва были настолько

слепы?

Тем временем подошел Василий Ноф с арьергардом армии, в котором находились и стенобойные устройства. Командование над «артиллерией» Иоанн Цимисхий вручил уже знакомому нам родственнику, Иоанну Куркуасу. В крепости же воины, уцелевшие в Преславе, рассказывали князю, на что способна эта деревянная нежить.

На следующий день русы вышли на новую вылазку. Ее целью стала деревянная «батарея» Куркуаса. Строй русов прорвался через ряды ромейских солдат и начал поджигать и рубить деревянных чудищ. Обслуга бросилась врассыпную. Иоанн Куркуас, хоть и маялся сильнейшим похмельем, вскочил на коня и поскакал на русов. Увы, похмельная отвага не помогла толстяку-армянину. Он попросту вывалился из седла уже рядом с рядами русов. От похмелья он немедленно был избавлен — вместе с головою. Приняв из-за роскошных позолоченных лат и не менее роскошного плаща (а так же, подозреваю, характерной армянской внешности) Куркуаса за его августейшего родственника, русы снесли ему голову, а жирное тело изрубили в куски и разбросали. Голову они надели на копье и с этим жутковатым трофеем удалились за стены Преславы. На следующий день ее, на том же копье, выставили над стеной крепости и кричали ромеям, что обошлись с их владыкой, словно с жертвенным животным.