Святослав. Хазария

– Боже милостивый! Сделай так, чтобы князь просветлился духом истинной веры, взял себе в жёны одну из грекинь и сделал её княгиней. И чтобы с христианской верой Русь стала великой, и люди больше не воевали, а любили и прощали друг друга. Чтоб настал тот час, когда Христос пойдёт по Руси и славян, как овец, будет наставлять и пестовать. И поднимутся в Киеве храмы многие, белокаменные и златоглавые, и станут кияне добросердечнее, и князей своих первыми после Христа чтить начнут. Возьми, Боже Единый, Русь под свою защиту и держи её силой своей! И да будет она Полуночной Византией, крепкой и властной державой!

Долго молилась княгиня, заливаясь слезами, глядя на иконы в Красном углу. Здесь стоял священный Сион, а с византийских дощечек глядели среброкрылые ангелы и скорбная Божья Матерь. Перед ними горели свечи, светились лампады, и чистый фимиам струился к небу вместе с молитвой Ольги. И после той искренней молитвы пришло к ней душевное утешение, как свет, пролившийся в сердце. И от того света ей сделалось легче, и уже без страха Ольга стала ждать сына.

Когда снаружи послышался крик, переходящий в людской рёв, и затрубили рога, Ольга поняла, что Святослав входит в град.

Поднявшись с колен, Ольга махнула рукой вбежавшему охоронцу, который взволнованно доложил о прибытии князя, и скоро вышла на наружное крыльцо в сопровождении внуков и шести греческих дев, одетых в расшитые золотом белые и червонные шелка. Стоя на крыльце нового каменного терема, сооружённого по велению Ольги византийскими зодчими, все напряжённо вглядывались в даль.

Предвечернее небо сгущалось синевой, Стрибог дул свежим ветром, развевая одежду грекинь и заставляя зябко поёживаться. По-осеннему тоскливо шумели деревья, и громкими надтреснутыми голосами каркали вороны. На площадь перед палатами сходились бояре, купцы и знатные гости, приветствуя княгиню поклонами и сниманием собольих и бобровых шапок.

К крыльцу подъехал Гарольд и, поприветствовав княгиню, выстроил дружину ровными рядами.

Внизу по дороге клубилась пыль, поднятая конницей. Вскоре из серого облака выросла княжеская дружина, шедшая рысью. Впереди – на белом коне – Святослав.

Увидев князя, Гарольд выкрикнул команду, и все воины разом вынули мечи и, приложив их к правому плечу, замерли недвижно, отдавая честь.

– Здравы будьте, молодцы! – весело крикнул Святослав, осаживая коня.

– Здрав будь, княже великий! – вразнобой отвечали кияне и гости.

– Князю хороброму… – зычно крикнул Гарольд.

– Слава! Слава! Слава! – троекратно сотрясли воздух крики Сторожевой тьмы.

Соскочив с коня, Святослав взбежал на крыльцо, поцеловал руку матери и крепко обнял её. Приветствовал сыновей. Затем встал рядом с Ольгой, и оба провожали киевскую рать, которая проходила перед их взорами с трубами, кимвалами, рогами и песнями, направляясь к Подолу.

Когда прошёл последний полк, прокричав, как все, «славу» князю с княгиней, Святослав с матерью и сыновьями отправился в гридницу, где воссел на челе праздничного стола. Гарольд, начальник Теремной стражи Фарлаф и шесть грекинь тоже воссели с ними. Никого из княжеских темников не было, потому как все его боевые сотоварищи по родным очагам истосковались, да и по древней традиции первый вечер возвратившегося с войны витязя принадлежал его семье. Святослав лишь единожды мельком взглянул на византийских дев. Как ни пыталась мать Ольга понять, которая из заморских красавиц ему более других по нраву, но так и не смогла, потому что не взглянул более сын на них ни разу за всю трапезу. На просьбу бояр рассказать о сражениях да победах, Святослав отвечал с неохотой и кратко:

– Бились мы, как честь воинская велит, чтоб пред богами и предками славными не осрамиться, а о победах пусть бояны рекут да сказители, а я в сём деле не искусен, – произнёс князь с усталой улыбкой. С тем же выражением усталой горечи он слушал восхваления бояр, вздымавших кубки в его честь, сам же хмельного вина греческого не пил, лишь пару раз пригубил медовой сурьи из чары.

Ольга чувствовала, что затея с греческими красавицами, на которых она и отец Алексис так рассчитывали, с ходу не удалась. Она видела, что сын не желает расстраивать её и потому покорно сидит за столом, а сам ждёт, как бы скорее уйти. И точно, едва трапеза стала подходить к концу, как Святослав встал, привычно надел меч.

– Куда ты, сынок? – обеспокоенно спросила Ольга.

– На Мольбище пойду. Хочу отблагодарить Перуна за победы славные.

– Не ходи, сынок, – сердце княгини сжалось оттого, что чувства её не обманули, – поздно уже. Вон в гриднице Божий угол есть. А хочешь – пойдём со мной в церковь, там и помолишься.

– Греческим богам? – пронзительно взглянул на мать Святослав. В голосе его и во взгляде было столько упрямой твёрдости, что она более ничего не смогла возразить сыну, лишь тяжко вздохнула. Святослав же с досадою покачал головой и молча покинул терем. Выйдя на крыльцо, князь что-то тихо приказал одному из своих верных посыльных, и тот, кивнув, исчез в темноте, а Святослав в сопровождении двух других охоронцев отправился на Мольбище.