Святость и святые в русской духовной культуре. Том 1.

Еще полнее, разнообразнее и конкретнее развертывается тема труда в ЖФ, и слова этого корня (труд) проходят через весь текст, как бы спеша всегда и всюду напомнить об этой доминанте всего жизненного подвига Феодосия. Переходя к этой теме, уместно подчеркнуть особенности как актуальной семантической мотивировки понятия «труд» в русской языковой традиции, так и происхождения соответствующего слова. Труд в русском языковом сознании не просто работа, некое занятие, выполнение определенной задачи, предполагающее субъект, цель, средства ее достижения. Труд прежде всего труден и мучителен (время его — страда — своим обозначением отсылает к теме страдания), он понимается как нечто вынужденное, принудительное (нужда, нудить) [644] и в этом смысле он, конечно, не просто бремя, но и проклятие человеческой жизни. Происхождение слова обнаруживает именно эти мотивы, ср. и.-евр. *treud-, "давить", "тискать", "мять", "защемлять", "толкать", "мучить", "томить", "утомлять" и т. п. (см. Pokorny. Idg. etym. Wb. 1:1095, 1096), в конечном счете — от и.-евр.

*ter-, огрубленно и сугубо профанично — "тереть" (ср. «жизнь потерла его», «тертый человек», «тертый калач», о человеке же и т. п.), а точнее, глубже, так сказать, «космологичнее» — совокупность всех испытаний, препятствий, мучений человеческой жизни, всего сложного опыта контакта человека с миром, взаимоотношений его с жизнью в ракурсе борений и страданий, ведущих, как правило, к смерти, но и — в крайней ситуации — к преодолению ее, к вечной жизни, открывающейся именно для человека, «тертого» временной, земной жизнью и прошедшего «сквозь огонь, и воду, и медные трубы». Не только не случайность, но глубокий внутренний смысл кроется в том, что этот корень *ter-

кодирует обозначение понятия "три" — три мира, нижний, средний и верхний; три космологические сферы («царства») — преисподняя, земля, небо; три состояния — смерть, временная жизнь, вечная жизнь. Персонаж, обозначаемый корнем *ter — (ср. др. — инд. Trita- или Третий брат в сказках типа 301, по Аарне—Томпсону), — это тот, кто, всё испытав и перенеся все мучения [645], прошел (проник насквозь, ср. *ter — "проницать", "проходить сквозь" и далее — "достигать", "одерживать верх", "успешно завершать") все три царства, все возможные состояния, прежде чем был увенчан вечной жизнью.

Этот мифопоэтический аспект корня *ter-, так или иначе ощущаемый и в русск.

труд, трудиться, существен и в связи с труженическим подвизанием Феодосия. Как Иисус Христос через мучение и смерть воскрес к вечной жизни, показав пример людям, так и Феодосий, предаваясь труду–мучению, труду–страданию [646], труду–доселе проклятию, превращает его в путь (и это более чем средство, инструмент, который и не очеловечен, и не одухотворен, и не может исполниться святости) к спасению и вечной жизни. И всегда так и только так — от самого низкого и презираемого, позорного и мучительного к высшему, блаженнейшему, святому; и не за счет отбрасывания, игнорирования первого и обретения второго на каких–то иных путях, но только через первое к второму, сквозь него, через освоение–усвоение и творческое

преодоление–преображение одного в другое. Только на этом пути и в результате его труд и становится подвигом в высоком смысле, а слово труд обретает положительные коннотации. В этом контексте и нужно рассматривать труженичество Феодосия.

Жизнь Феодосия, как она описана в его «Житии», — трудна, путь его — труженичество, он сам — труженик. В ЖФ дух труда–труженичества веет вокруг Феодосия повсюду, и сам труд предполагает не просто некое физическое занятие, приводящее к определенным материальным результатам, но нечто более широкое, цельное, объединяющее физическое, плотское с духовным и «свое», личное с «чужим» (становящимся своим), общественным, и, следовательно, речь должна идти уже не о проклятии труда, а о труде преображенном и пресуществленном. Так и трудился Феодосий — руками своими, телом, душою, отдавшись Богу:

Отець же нашь Феодосий предавься Богу… и оттоле подаяшеся на труды телесьныя… к воздержанию же и плотию своею тружаяся, рукама дело свое делая и въспоминая по вься дьни псалъмьское оно слово: «виждь съмерение мое и трудъ мой и остави вься грехы моя». Темь весь съ вьсемь воздержаниемь душю съмеряаше, тело же пакы трудомь и подвизаниемь дручааше… (31в–31г).

Ср. еще:

[…] по отврьжении всякоя мирьскыя печали большими труды паче наченъ подвизатися на рьвение Божие. (33в).