Святость и святые в русской духовной культуре. Том 1.

Уже в V в. до н. э. слово было непрозрачно даже для людей с тонким языковым чутьем, склонных задумываться над вопросом о внутриязыковых связях слов, что и подтверждается как ни на что не претендующими квазиэтимологическими объяснениями ad hoc типа еврипидовского "мудрое — ясно" [115], так и тавтологическими построениями типа "мудрость есть мудрость" или "мудрый мудростью", за которыми нетрудно увидеть отказ не только от лингвистических, но и от элементарных логических экспликаций, ср. ' ' (Theaet. 145 d; ср. в последнем переводе «А мудрецы, я думаю, мудры благодаря мудрости») [116]. Сама история развития значений слова в древнегреческом языке, а также соответствующего понятия в античном умозрении (и далее — в христианской теологии и философии) достаточно хорошо известна [117], хотя семантическая мотивировка слова относится к существенно более раннему периоду и, строго говоря, не поддается обнаружению в дошедших до нас текстах, если только не учитывать некоторые контексты, в которых вторичным образом актуализируется старый семантический механизм. Тем не менее, указание некоторых вех в истории развития слова небесполезно для отсечения (по меньшей мере) ряда возможностей объяснения, которые могли бы соблазнить (и соблазняют) отдельных исследователей. Совершенно несомненно, что значению "мудрость", "философское знание" (начиная с Гераклита) и т. п. [118], которое становится ведущим, напр., у Аристотеля, в дофилософский период предшествовало употребление слова в таких контекстах, где им обозначалось некое умение, мастерство, сметка, навык (привычка как результат усвоения себе

) в техническом плане (о чем см. далее), хотя само понятие «технический» в данном случае нуждается в пояснении — и по сути дела, и в силу того, что «технический» аспект связывается и с другим словом — ', обозначающим овеществленное мастерство, искусство, умение в технологическом плане, т. е. прием, способ изготовления изделия, вещи (если угодно, — хитрость, уловку мастера, ремесленника и т. д. [119]). Нередко встречаются утверждения о синонимичности и , по крайней мере, в архаичных текстах, даже о некотором безразличии в употреблении этих слов (и, действительно, существуют контексты, в которых употребляется или одно, или другое из этих слов при полностью идентичном окружении и отсутствии очевидной возможности установить различия в семантике). Тем не менее, есть основания говорить о том, что существенное (хотя и тонкое) различие в значении обоих этих слов может быть обнаружено и для ранних текстов. Особенно характерны в этом отношении контексты с соположением и , как, например, гомеровский гимн к Гермесу (стихи 483–484: / … «Кто искусно и мудро / Лиру заставит звучать…» — и 511: ' о «Сам же Гермес изобрел уж искусство премудрости новой»). Современный исследователь отмечает, что эти примеры поучительны «Par la juxtaposition de et de , le premier terme s'appliquant `a l'adresse 'eblouissante, quasi magique, alors que le second d'esigne plut^ot un ordre exprimable de savoir…» [120]. В самом деле, анализ и связанных с ним слов вынуждает согласиться с тем, что эти слова часто выступают там, где речь идет о чем–то связанном с индивидуальным риском, хитростью ( как своего рода Kunstst"uck), магией, тайным искусством (ср. употребление и у Гомера в связи с искусством Гефеста), т. е. с тем, что относится скорее к сфере удачи, импровизации, вдохновения, даже оккультного знания, а не к тому, что ориентировано на образец, разумное и целесообразное творчество, от начала до конца осмысляемое творцом. В связи со сказанным уместно еще раз обратиться к древнейшему примеру употребления у Гомера, правда, нередко подвергаемому критике современными исследователями [121]

:

' , ( 410–412) [122]

Иногда эту хорошо знаемую понимают как обозначение определенной ремесленной способности (умения) [123], полученной плотником от Афины, игнорируя другой аспект софийного творчества, при котором понимается как работа, подчиненная определенной мере

, правилу, образцу [124] (ср. "плотничий шнурок", "отвес", "правило", "норма", "по шнурку", "прямолинейно", "измерять", "измерять правилом" и т. п.). Отсюда и софийность демиурга [125] ^— будь он плотником [126]

или сапожником, горшечником, кирпичником (Theaet. 146d–147с) или колесничим, кораблеводителем или даже поэтом (нередко говорят о Мнемосины и избранного ею поэта) [127]. Но эта софийность объясняется не просто искусством мастера, следующего образцам, а тем, что она божественного происхождения: люди получают ее от богов, и лишь в силу этого акта получения она становится своей и для людей:

От богов рожденыВсе свершения смертных доблестей:Все, кто мудр, все, кто силен, все, кто речист. [128](пер. М. Л. Гаспарова),