Святость и святые в русской духовной культуре. Том II. Три века христианства на Руси (XII–XIV вв.)

[…] и бяше всегда посреди обоих [Петра и князя Ивана Даниловича. — В. Т.]

веселiе духовное, и вся потребная ко церковному зданию готовляху. К симъ же еще чюдно сказанiе мнози в повестехъ обносятъ, сице глаголюще, яко бысть некогда сему христолюбивому великому князю Ивану Даниловичю, по некоему прилученхю яздящю ему на конехъ близъ реки Неглинны, идеже ныне есть монастырь

именуемый высокiй, въ немъ же и церковь во имя чюдотворца Петра. Внезапу зритъ великiй князь на томъ месте

гору высоку и превелику, и верхъ горы тоя бяше снеженъ. Cie же виденiе зря и дивяся и сущимъ съ нимъ вельможамъ своимъ рукою показуя, и вси недоумевахуся о необычьной горе. И абiе видяху: снегъ, иже верху горы, вскоре невидимъ бысть. Потомъ же на долзе сматряющемъ имъ, и гора высокая и превеликая невидима бысть. Вся же сiя возвещена бысть отъ великого князя Божiю святителю Петру. Святый же, паки пророчествуя

, глаголаше: «Разумно да будетъ ти, о чадо, яко гора высокая и превеликая, юже виделъ еси, подобiе образуетъ твоего благородья высочайшихъ добродетелей исправленiе и Богомъ дарованного ти отеческаго скипетродержанiя крестоносныя хоругви Руськаго царствiя величества. Горы же оноя снежьный верхъ близъ являетъ моего житiя сконьчанiе: яко же снегъ, иже на горе, скоро сокрыся отъ очiю твоею, на долзе же сихъ сматряющу ти, и гора невидима бысть, таковымъ образованiемъ мне прежде тебе житiя сего отити есть; потомъ же и ты, яко гора высокая превелика, богоугодно и довольно царствовавъ и, яко доброплодная маслина, благородная чада породивъ и въ добре наказами воспитавъ, и потомъ, егда услышиши старьца къ тебе пришедша, и тогда уразумееши и ты добраго ти житiя совершение теченiя и къ Богу отшествiе». Великiй же князь Iоаннъ Даниловичь внимаше умомъ словеса сiя и сугубо умиленiе стяжа и всегда необычьна старца пришествiя ожидаше. Вся бо, яже глаголаше святый, Богъ же деломъ исполняя и до ныне прореченiя его збывахуся по милосердiю Божiю предстательствомъ Пречистыя Богородицы и молитвами и благословенiемъ великаго святителя и чюдотворца Петра (Степ. кн. 1908, 317).

Разумеется, это описание тоже послужило строительным материалом для одного из ранних фрагментов «московского» мифа, соединяющих образы митрополита Петра и Ивана Калиты и вводящих их в миф, в частности, через указание топографически определенных привязок (Неглинная, Высокопетровский монастырь, Успенская церковь). Особо следует отметить «сновидческий» фрагмент мифа и присутствие в нем отчетливо выраженного художественного начала.