Святы и прокляты

— Мой король! — оруженосец тяжело повалился на колени, не в силах сдержать слёзы.

— Мой император! — Гансало Манупелло тряхнул за плечо опешившего было Константина, принуждая того встать на одно колено.

Рудольфио на полу уже поддерживал готового рухнуть в обморок Фогельвейде, и только Анна чинно присела перед воскресшим императором, не сводя с него глаз.

На столе зашевелились исписанные листы летописи. Одни из них взмывали к потолку золотыми жаворонками, славя Фридриха, другие, обвиняя его, переплавляли чернила в смертельный яд.

— Фридрих лишил рыцарей Креста воинской славы и законной добычи! — шипели похожие на маленьких змей строчки.

— Но он завоевал Иерусалим, не пролив ни капли христианской крови! — пели другие.

На чаши весов, возникшие в воздухе из ниоткуда, упало по чёрному и золотому шару.

— Он убил двенадцать невинных младенцев! — чёрный шар.

— Но он нашёл и покарал купцов, продавших воинов Христовых в рабство, и годы напролёт искал и выкупал остальных детей! — золотой шар.

— Фридрих бесчестно воевал, нарушая законы рыцарства! — чёрный шар сорвался летящей чеглокой.

— Если бы он отпускал врагов, те тоже нарушили бы рыцарское слово и напали на его людей. Фридрих защищал своих. — Белый тяжёлый сокол сцепился со своим крошечным тёмным противником, и вместе они полетели в камин, обернувшись пламенем. На чаши рухнуло сразу несколько золотых и чёрных жребиев.

Анна испуганно следила за тем, как падают шары и дёргаются под их ударами чаши. Строки летописи, обратившиеся в светящегося ангела с лицом старца, обвиняли Фридриха в притеснении святой Церкви. Но тут же имперский лев поднялся на задние лапы, громогласно свидетельствуя о том, сколько Фридрих сделал для развития науки, для учёных лично, сколько открыл по всей земле школ и университетов.

Утомлённая Анна свернулась калачиком на мозаичном полу, прижав ноги к животу и положив голову на руку. Над ней разыгралось необыкновенное сражение: бились орлы цезаря, в лохмотьях и цепях восставали забытые в тюрьмах и умершие там узники. То и дело со звоном или стоном боли дёргались чаши... И вдруг всё закончилось.

— Кому-нибудь ещё есть что сказать? — звонко спросил Фридрих. Или это сказал стоящий за ним ангел?

— Я всё понял, я принимаю тебя, мой король, таким, какой ты есть, и я... я иду к тебе, — дрожа всем телом, старый оруженосец Франц поднялся на ноги и, облобызав протянутую ему руку, встал за спиной своего короля.

— Я принимаю тебя, Фридрих, мой император, мой единственный друг и повелитель, на все оставшиеся времена! — произнёс Фогельвейде и, погладив по плечу Анну, встал тоже за спину Фридриха.

— Я ни в чём не обвиняю, люблю и всецело принимаю тебя, мой повелитель. — Гансало склонился перед Фридрихом в поклоне придворного и также занял своё место в его свите.

— Я принимаю тебя, император...

— Нет! — внезапно Фридрих остановил Рудольфио, готового уйти за ним, как когда-то в детстве за Богом.

— Нет! — очнулся и Гансало Манупелло, выходя из-за спины Фридриха и вставая между ним и остальными. — Тебе, Рудольфио, предстоит жить в этом замке и воспитывать своих племянников. Я давно написал завещание в их пользу. Вы ведь тоже уже поняли, что являетесь родственниками?

— Дядя Рудольфио... старший брат дяди Лучиано... ушёл с детским крестовым походом и... — Константин виновато покраснел. — Раньше мы не знали, жив ли он. Ривали, это ведь недалеко от Турина?

— Рядом, — кивнул Рудольфио.

— Ну вот, наша бабушка хоть и слепая, а видит лучше зрячих! — захлопала в ладоши Анна. — Помнишь, она говорила, что её пальцы никогда не ошибаются?

— Я не успел поквитаться с вашим кровником, так что безопасности ради, вам не стоит покидать стен «Греха». Его гарнизон и прислуга будут служить вам, когда... — Гансало обнял повисших на нём Анну и Константина. — Замок — хорошее место для зачарованных принцесс.

— А разве Анна зачарована? — насупился Константин.

— Девочка, которая каждую ночь превращается в византийскую царевну — или подлинная царевна, или...

— А вы? Мы вас что, никогда больше не увидим? — По лицу Анны катились крупные слёзы. В ореоле света солнечного императора они горели, как самые настоящие самоцветы.

— Увидимся! Ты ещё не раз посетишь нас во время детского крестового похода, в Апулии, Сицилии, возле Кёльна или... — оруженосец махнул рукой. — Или ты сама всегда сможешь приглашать в гости нас.

— Прощай, прекрасная Анна! Очень скоро ты расцветёшь, и тогда я явлюсь к тебе юным королём, которого ты видела во сне. Я надену на твой палец кольцо, как залог нашей с тобой возможной любви. — Фридрих нежно коснулся её щёчки губами и вдруг действительно обернулся прекрасным юношей с длинными золотыми волосами.

— Мы ещё встретимся! — пообещал детям одетый в белый плащ с крестом юный Гансало Манупелло — апостол Пётр.

— Обязательно встретимся, — ухмыльнулся восемнадцатилетний Вольфганг Франц — апостол Павел.

А тринадцатилетний Фогельвейде заиграл на золотой лютне, наслаждаясь вновь обретённой дланью.

— Я обязательно навещу вас! И в гости приходите, хоть каждую ночь, хоть каждый день, — ревела Анна.