Святы и прокляты

Фридрих прописал невероятно сложную многоуровневую систему налогов, так что в империи приходилось платить и процент с дохода, и за право иметь что-то ценное, например дом, он брал за пользование землёй и получал таможенные сборы. Огромные средства шли на содержание пышного двора, строительство замков, городских управлений, на нужды армии, а также на неугасающую войну с Папой и ломбардцами.

Империя поставляла в различные страны славящиеся своим непревзойдённым качеством вина, сахарный тростник, зёрна, хлопок, ткани, на первом месте шёл восхитительный шёлк, который с недавнего времени могли производить только евреи. Они же занимались добычей соли, не подпуская к выгодному делу чужаков. Как Фридрих сумел предвидеть, что сыны Израиля будут платить дополнительные деньги только за то, чтобы, кроме них, никто не посмел заниматься тем же самым?

Собирая всю власть в центре, Фридрих лишил её сеньоров, имеющих собственные владения, отменил самоуправление городов и вместе с этим опять оттяпал львиную долю власти у Церкви...

Руки устали, а пальцы давно онемели и стали точно деревянные. Анна давно уже потеряла нить повествования и теперь мечтала о чём угодно, только не о работе...

— Начиная с 1231 года Фридрих начал чеканить золотые монеты со своим изображением в императорской мантии и лавровом венке, похожие на старинные монеты императора Августа, — диктовал Фогельвейде.

Анна снова принялась за работу.

— Их так и назвали «августалы». На монете была надпись IMP (ERATOR) ROM (ANORUM) CESARAUG (USTUS). На оборотной стороне изображался римский орёл с надписью FRIDERICUS.

— Да, давненько я не носил в своих карманах портрет любимого императора, — вздохнул оруженосец.

— Может, хозяин замка расщедрится и выдаст нашу награду в августалах? — пожал плечами трубадур. И, глянув на синхронно пишущих брата и сестру, продолжил: — С 1232 года в Сицилии начали вспыхивать восстания, которые Фридрих давил, снискав себе новый титул — «тиран Сицилии». Там где банды оказались многочисленными, именем императора им было предложено сдаться, но, когда те бросили оружие, предводителей мятежников сожгли на кострах как еретиков. Некоторые мелкие города Фридрих разрушил до основания, дабы на будущее им неповадно было бунтовать против монарха.

Вернувшись домой, император укрепил собственную шпионскую сеть, посчитав, что, пожалуй, дешевле содержать лишних людей, которые станут следить за порядком и доложат в случае обнаружения заговора, нежели затем разбираться с вооружёнными мятежниками. Результат — на Сицилии больше не возникало серьёзных восстаний.

Папа писал Фридриху: «В твоём королевстве никто не смеет шевельнуть ни рукой, ни ногой без твоего приказа».

— Ну вот в этом вопросе, я, пожалуй, согласился бы с его святейшеством. — Вольфганг Франц досадливо крякнул. — Дуэли запретили, играть — ни боже мой... Даже сопротивляться, если на тебя лезет молодчик с мечом, — ни-ни.

— А как же тогда? — не понял Константин.

— А никак. Кричишь на него: «Именем императора Фридриха II не трогай меня, злодей!», — пропищал оруженосец тонюсеньким голосом. — Считалось, если разбойник или насильник не внял «имени императора», это резко усугубит его вину. Подойдёшь вот так к милашке с «именем императора»: мол, поворотись ко мне задом, к сараю передом, да наклонись...

— Сколько волка ни корми, а он всё равно на козочек засматривается, — брезгливо повёл плечами трубадур.

— Ну да, ты-то сам всё время за стенами замков с благородными дамами «именем императора». Не то, что мы, простецы...

— Наверное, стоило бы рассказать о том, какое строительство развернул Фридрих? — не замечая издёвки, задумчиво продолжил Фогельвейде. — Но, убей бог, разве я могу припомнить каждый охотничий домик, каждый новый рынок, да и, пожалуй, каждый замок в такой огромной империи?

— И не надо, — махнул рукой оруженосец.

— Бывали ли вы, сударыня, в замке Кастель дель Монте, что близ Барлетта? — поинтересовался трубадур.

Анна отрицательно помотала головой.

— О, это очень странное, необычное место. Здание напоминает корону с головы сказочного короля великанов, только в настоящей короне ещё присутствует изукрашенный драгоценными камнями крест, — Вальтер фон дер Фогельвейде нежно взял Анну за пальчики и вывел её из-за стола. — Представьте, прекрасная донна, восьмиугольное, двухэтажное здание с восемью башнями по краям, которые возвышаются над ним в виде зубцов короны. Дивная корона словно венчает зелёную подушку холма. Приди, король-великан, и возьми её, как Фридрих взял корону Иерусалима с алтаря! Но только найдётся ли когда-либо король, способный поднять подобный венец?

Крошечные окна, восьмиугольный внутренний двор... Мне было тяжело находиться в этом замкнутом пространстве, хотелось на волю. Впрочем, возможно, дворец был построен не для таких певчих птиц, как я, а для чего-то другого — для того, чтобы хранить там нечто ценное, оберегая его как зеницу ока.