Святые грешники

Он видит в этой цепочке дядю Марата, отца, его братьев. И еще тысячи лиц — от самого Чингисхана, его сына Джучи и дальше, дальше, дальше до безымянных сотников, барымтачей, биев, султанов, владельцев улусов.

Они по-разному одеты. Кто в степные одежды, кто в странные полуевропейские-полуказахские костюмы с эполетами, медалями, саблями…

Они идут мимо него, сидящего на коне с беркутом на руке. И что-то говорят. Кто хмуро, кто улыбаясь, словно стараются передать ему то, что знают только они. Его предки.

И он чувствует, что он не сам по себе, что он тоже часть этой бесконечной цепи. Он только звено. И за ним уже стоят его сыновья, дочери, а там будут стоять в этой степи внуки и правнуки…

— Каскыр, каскыр! — кричит ему на ухо верный беркутчи, показывая рукой куда-то на горизонт. Там, на вершине зеленого холма, мелькает серая волчья тень.

Амантай снимает свободной рукой кожаную шапочку с головы орла. И вздрагивает во сне, когда видит круглый открытый взгляд птицы. Он, как бинокль или прицел, отражает окружающий зеленый мир. И его, Амантая, преображенное лицо с усами и бородой.

Через мгновение беркут встрепенулся у него на руке. Увидел волка. Захватил его в прицел своего зрачка.

И… неожиданно сильно взмахнув крылами, так, что задел жестким пером щеку Амантая, обдав ветром голову, взмыл в воздух.

Набрал высоту. Стал точкой в небе. А потом, сложив крылья, камнем ринулся вниз.

И только у самой земли снова распахнул объятия и, выпустив острые, как ножи, когти, приземлился на волчью спину…

Амантай и его верный беркутчи уже мчатся, гикая и крича во все горло, к месту схватки, где сплелись в шевелящийся живой клубок каскыр и беркут…

III

Дворец конгрессов — гигантское здание, снаружи похожее на огромный склад или логистический центр. Усиливает впечатление то, что стоит он одиноко, окруженный только невысокими деревцами и кустарником.

«Мерседес» мэра останавливается прямо у входа. И Амантай Турекул в своих лакированных туфлях на тонкой кожаной подошве выходит из него на мягкое ковровое покрытие.

На пропуске стоят гвардейцы в белых фуражках и цветных мундирах, расшитых шнурами. Помогают им любезные и симпатичные девчонки в национальных костюмах. Похожи все на каких-то райских птиц.

Огромный зал занимают стоящие длинными рядами кресла с бархатной обивкой. Вдали виднеется президиум и трибуна, украшенная гербом республики. Сцена полностью затянута голубым полотном. На нем изображено желтое с лучами вокруг солнце. Ниже его — орел, распластавший крылья.

Народ в зале толпится разный. Вот еврей в лапсердаке и шапочке с пейсами по бокам бледного лица. Рядом красномордый казак в голубом мундире и с погонами. Женщина-казашка в высоком национальном головном уборе. Три молодых кавалера-орденоносца. С наградами новой страны на груди. Почтенный агай в войлочной островерхой шапке.

Всё, как в советское время. Только символика другая.

Его место не в зале, а в президиуме, где на возвышении уже сидят представители духовенства в разноцветных чалмах и черных клобуках. Деятели культуры — в потертых костюмах. И элита — в орденах и медалях.

Начали бодро. С гимна. Первым, конечно, выступает сам. Президент. Отец народа.

Назарбаев говорит о свободе. О том, что нелегко было получить независимость. А сохранить ее еще сложнее. Тем более что кроме независимости надо сохранять и согласие.

Слова его падают в притихший зал. И не понять, какие чувства они вызывают у сидящих в нем.

— За эти звездные годы мы возобновили нашу казахскую государственность. Мы восстановили потерянное. Расцвел наш язык, находившийся под угрозой исчезновения. Сегодня восемьдесят пять процентов молодых людей обучаются на государственном языке… Пока существует казахское государство — будет жить и казахский язык! И казахская культура. Тысячи казахских имен. Тысячи казахских кюев[20] были возвращены нашему народу…

«Странное дело. А ведь спас эти кюи, записал эту музыку композитор-еврей», — подумал Амантай.

Речь президента постоянно прерывается аплодисментами, все постепенно набирающими силу криками.

«Все отрепетировано, как когда-то в СССР. Тогда специально обученная молодая поросль кричала в зале: “Ленин, партия, комсомол!” — или что-то в этом роде. А эти, сидящие в первых рядах, вскакивают и кричат: “Нур-сул-тан! Нур-сул-тан!”»

И ему, Амантаю Турекулу, все время кажется, что он не здесь, не в Казахстане, а где-то далеко. Может быть, в Северной Корее.

Наконец угасают в зале последние фразы президентской речи:

— Я безмерно благодарен своему народу за доверие, которое он оказал мне!

Бурные аплодисменты, переходящие в продолжительную овацию.

Ну, теперь, кажется, его очередь.

Он уже начинает подниматься с листком в руке, но ведущий народный артист, весь напомаженный и одетый во фрак, объявляет какую-то русскую Машу.

«Странно! Тут вроде русских особо не привечают! — думает он, снова присаживаясь на свое место. — А эту-то за что?»

Но через секунду, когда бойкая, красивая, с кудряшками девица вылетает на трибуну, украшенную гербом Казахстана, он понимает, почему ее позвали сюда. Для сюрприза.