Святые грешники

Один начинает рвать на себе рубаху. Двое, обернувшись друг к другу, обнимаются со слезами на глазах.

Странное дело, но ему уйти в забытье не удается. Какой-то невидимый самонаблюдатель живет в нем. И мешает впасть в это экстатическое состояние под названием «хал». Мало того, он, глядя на разошедшихся мюридов Исматуллы, чувствует какое-то неприятное раздражение. И его эстетическое чувство восстает против: «Господи! Да все это похоже на танцы первобытных народов! Не хватает только костра посередине. И кровавых жертв. Разве так славят Аллаха духовно развитые люди?!»

И еще он чувствует, что его высокий статус по жизни мешает ему слиться с этой толпой, с этими «чабанами», как мысленно про себя он определяет участников этого действа.

Но рано или поздно все заканчивается.

Молящиеся после всех рыданий, воплей, заламывания рук, падений наземь и других сопровождавших этот диковинный для него и привычный для них зикр, стали приходить в себя. «Оклёмываться».

Бауржан, возбужденный и вспотевший, зовет Амантая знакомиться с Исматуллой Абдугаппаром.

Он представляет Турекула, назвав его по должности. А затем, приложив руку к груди, представляет и самого проповедника:

— А это наш Магзум Таксыр, что в переводе на русский значит «хранимый Богом повелитель».

Мужичок в тюрбане пожимает руку Амантая и почему-то произносит:

— Жаксы![22] Жаксы! Что такие люди приезжают к нам, чтобы обрести истину и мудрость.

Вообще-то Амантай вроде никому не говорил о том, что он собирается тут черпать мудрость. Но «хранимый Богом повелитель» уже начинает длинную речь о том, что у него много последователей по всей стране, а в Алма-Ате многие его ученики — мюриды — занимают очень высокие должности и в науке, и в средствах массовой информации.

В подтверждение своих слов он называет Амантаю несколько фамилий весьма образованных и высокопоставленных людей.

Во время этого монолога Амантай думает: «А он не так прост, как кажется. Умеет чувствовать человека! Как он сразу угадал мои мысли по поводу собравшейся публики и тут же заговорил о больших людях».

А «пророк» уже рассказывает ему о том, что он борется с наркоманией, алкоголизмом:

— Много родителей приводят к нам заблудших овец. И мы помогаем. Лечим! Даем новую жизнь!

И тут же, не отходя, как говорится, от кассы, предлагает посмотреть их общежитие, где находятся излеченные.

Амантай соглашается. И они втроем, а с ними следом еще два мюрида идут в школу.

В этом походе у Амантая складывалось странное ощущение от этого человека. Ему казалось, что с помощью бесконечного рассказа тот словно вяжет его словами, будто окутывает его, лишает воли. Все говорит, говорит, то повышая тон, то убаюкивая его. И какая-то вялость, гипнотическая сонливость по ходу движения постепенно овладевает Турекулом.

Все бы, наверное, так и шло дальше. Но туман развеялся в тот момент, когда в одном из коридоров они натолкнулись на стоящего у стеночки раздраженного подростка. Рядом с ним женщина-казашка в непривычном одеянии — в мусульманской черной бурке, которых он, Амантай, немало повидал в Саудовской Аравии. Женщина оторвалась от стеночки, приблизилась к Исматулле и заговорила:

— Простите его, ага! Он еще неразумный ребенок! Пусть он останется у вас!

Исматулла кинул на нее, а потом на подростка с дерзким, вызывающим лицом жесткий взгляд. И уже хотел что-то сказать. Но в эту минуту мальчишка перебил:

— Апа! Я не буду здесь оставаться. Он хотел вырвать мне язык. Вон там в классе они схватили меня. Я не хочу здесь учиться! Я свободный человек! Я хочу жить, как все! Получить настоящее образование. Профессию. Работать. А здесь они только и знают, что погоняют нас, как рабов, заставляют копать огороды, траншеи. И зубрить непонятные слова. Я не останусь здесь!

Женщина в черной накидке обхватила за плечи, обняла, стараясь успокоить, бьющегося в истерике со слезами на глазах паренька…

Абдугаппар, понимая, что сейчас не время и не место при высоком госте обсуждать эти проблемы, махнул ей рукой. Что означало то ли «потом разберемся», то ли «отстань».

Но не это было важно. У Амантая что-то разомкнулось в сознании. И он уже вышел из-под гипноза «таксыра».

* * *

В самолете он подвел итоги поездки в Туркестан. Бауржан, вжавшись в кресло, рассказывал ему о том, что суфии чтят предков, молятся им, ухаживают за могилами. А Амантай думал о своем:

«Надо же, такое тщеславие! Назвать себя «хранимым Богом повелителем»! Самому себе присвоить такой титул! Не постеснялся. А суфий ли он в действительности? Этот лукавый старик. А как он быстро среагировал на мое недоверие. И заговорил о своих высокопоставленных учениках. Явно хитрый. И это его лечение больных людей с палочной дисциплиной и привязыванием к кроватям. Эта муштра в его школе. Ох, не таксыр он, а каскыр скорее всего!» — неожиданно подумал Турекул.

И эта фраза окончательно перечеркнула его сомнения по поводу Абдугаппара.

V