Святые окопы

– Эта рана, товарищ старший лейтенант, пожалуй, похуже первой будет, – первое, что услышал старший лейтенант Старицын, очнувшись. Ефрейтор Сапожников делал ему перевязку. Владислав Григорьевич был уже без «разгрузки», без бронежилета, без бушлата и кителя. Голое по пояс тело холодил приближающийся зимний вечер. Может быть, просто знобило от ранения, как обычно бывает. Сейчас Сапожников не стеснялся, перевязочного материала благодаря запасам из «схрона» у него было много, и он обматывал командира взвода, словно желая утеплить его с помощью бинтов. – Вторая рана рваная, осколочная, а осколочные, сами знаете, какими бывают. Множественные повреждения мягких тканей. Хорошо хоть, осколок в теле не остался. Но вам, кажется, шейное сухожилие повредило, потому постарайтесь головой не вертеть. И вообще чудо какое-то… осколок, кажется, чиркнул по стенке сонной артерии, а артерию не порвал. Иначе вы в себя уже не пришли бы, я не сумел бы зашить артерию.

– Сонная же слева… – слабо попытался возразить старший лейтенант, хорошо знающий отработанный удар в сонную артерию двумя пальцами правой руки.

Ефрейтор понял, откуда у командира взвода такие «познания».

– Сонная артерия есть и справа, и слева. Только левая дает приток крови к мозгу, а через правую производится отток. При ударе в левую – она перебивается на мгновение, в притоке крови к мозгу образуется перерыв, и человек теряет сознание. Если вы про это спрашиваете. А с правой стороны просто вся кровь из вас вытекла бы, и все. Вы лежите, даже не пытайтесь вставать…

Ефрейтор рукой придержал командира взвода, попытавшегося сесть, и не позволил тому напрягаться.

– Что с бандитами? – спросил Старицын у старшего сержанта Ломаченко, подошедшего к нему с перевязанной головой. – И с тобой что?

– Бандиты отступили. Я тридцать восемь трупов насчитал. Здорово мы им поддали. Надолго запомнят. А меня, как и вас, товарищ старший лейтенант, осколком… Ухо оторвало, а голова на месте. На ближайшее время мне этого хватит…

– Наши потери…

Старший сержант опустил голову.

– Говори, – потребовал Старицын.

– Большие. Первое отделение практически перестало существовать. Два человека осталось. Они умудрились перед отходом бросить за стену гранату. Сразу троих уложило.

– Близко подпустили. Нельзя близко подпускать.

– Из толпы бросили. Из глубины. Похоже, кто-то лежачий даже. Граната едва-едва стенку перелетела. Под ногами взорвалась.

– Понятно. Раненые…

– Вместе с вами и со мной – семь человек. Вы, товарищ старший лейтенант, самый тяжелый. Остальные после перевязки все в строю.

– Солдат не вижу рядом.

– Бандиты видели, что их с этой стороны обстреливали, и гранаты отсюда бросали. В следующей атаке все внимание сюда будет устремлено, тоже будут гранаты бросать. Я перевел второе отделение на противоположную сторону. Здесь только мы остались, ждали, когда вы в сознание придете, чтобы перенести.

– Нормально. Я сам хотел отделения перебрасывать.

– Я понял, еще когда вы всех на одну сторону вызвали.

– А третье? На место первого?

– На место первого.

– Нормально. Хорошо, когда есть, кому командира заменить. Пулеметы…

– Целы. Только один пулеметчик убит.

– Замени.

– Заменил уже.

– Идем. К Вацземниексу…

– Вам бы полежать до атаки, товарищ старший лейтенант, – недовольным тоном проговорил ефрейтор Сапожников.

– Хочешь, чтобы атака началась и бандиты в меня одного все свои гранаты бросили? – возразил командир взвода. – Помогите встать…

– Может, лучше перенести вас? – спросил Ломаченко и развернул бушлат, показывая, на чем лучше будет переносить командира.

– Тяжелораненый командир – это удар по психологии взвода. Пусть видят, что я иду. Помогите встать. Я смогу. Только придерживайте…

С этим не согласиться было трудно.

Владислав Григорьевич твердо поднялся, даже ногами потопал, пробуя почву под собой, и кажется, остался удовлетворенным.

– Нормально. Только голова сильно кружится.

– Последствия потери крови, – пояснил Сапожников. – И еще промедол сказывается. Я вам тюбик вколол, пока вы без сознания были, чтобы болевого шока не было, когда в себя придете.

– То-то у меня голова, как после стакана водки… Идем.

Он шагнул вперед, даже не пошатнувшись. Ефрейтор со старшим сержантом поспешили за старшим лейтенантом, чтобы поддержать его, но поддержка потребовалась только при спуске с камней у искусственной каменной стены. Там, убрав от себя руки сопровождающих, командир остановился рядом с уложенными рядом восемью телами своих погибших солдат. Глаза у всех, согласно христианскому обычаю, были закрыты чьими-то заботливыми руками. Выражение на обескровленных лицах было спокойное и почти блаженное. «Кровь отдавшие за други своя» – лучшая смерть для солдата. О том, кто куда после смерти отправляется по христианским обычаям, Владислав Григорьевич знал мало и совсем не понимал, кого причисляют к праведникам, кого к грешникам. Но верил, что погибшие защитники Родины в будущей жизни удостоятся заслуженной славы.

Присмотревшись, он увидел у троих ранения в голову, а у одного – в горло. Можно было сделать выводы.