Святые сердца

Душа нежная, словно штука шелка. Так говорят о сестренаставнице СантаКатерины ее сторонницы. А другие добавляют: «И язык, острый, как зубочистка». Да, Зуане в ту ночь было больно, но не столько изза того, что им открылось, сколько изза того, что она так и не смогла ощутить. Неужели Господь и впрямь говорил с Юмилианой, но не с ней? Бесспорно, ее печаль скрывала глубокую радость. Бесспорно и то, что молодая монахиня была этого достойна… Но неужели сама Зуана настолько недостойна, что ничего не заметила?

Она чувствует, как молчание затягивается, как сама она обливается потом под неотрывным взглядом Юмилианы. «Мое дело выращивать травы и облегчать страдания, – упрямо думает Зуана, – а не лезть в монастырскую политику». Будь здесь сейчас аббатиса, она бы знала, что сказать. В особенности о том, что касается блага общины. Но, похоже, говорить придется самой Зуане.

– В последние годы община увеличилась в числе. Думаю, что всякие перемены влекут за собой еще большие перемены.

– Но неизменным остается наш Господь Иисус Христос. Его любовь… Его жертва… А также наш долг перед Ним. Мы обязаны служить Ему с покорностью и смирением, не ища поддержки и похвалы у окружающего мира. Великие епископы в Тренте предостерегали против такой опасности. И все же оглянись вокруг, дорогая сестра. Не кажется ли тебе, что в своем стремлении к богатым приданым и славе мы все чаще принимаем молодых женщин, которые Бога любят меньше, чем себя?

А, так значит, все дело в молодых душах. Всем известно, что они причиняют ей немало огорчений в последнее время. Не говоря уже о недавней сложной задаче.

– Если ты говоришь о молодой послушнице Серафине… – начинает Зуана и замолкает, не зная, что, собственно, хотела сказать. – Я думаю… Я думаю, что с твоей помощью – и с помощью божественной музыки – она медленно, но верно находит свой путь.

– Вот как? Я в этом не уверена. Помоему, Господь взывает к ней, но она своим голосом затыкает себе уши, чтобы не слышать. А почему бы и нет? Нынче в СантаКатерине больше заняты упражнением голосов для прибыли, чем для молитв. Возможно, ты этого не замечаешь, потому что не помнишь. А ведь когдато этот монастырь славился своим благочестием. Послушницы чувствовали это во всем. Ангелы принимали в свои объятия сестру Агнезину на заутрене, а сестре Магдалене стоило только раскрыть в церкви ладони, как из ее ран начинала течь кровь. Но теперь она, всеми позабытая, заперта в келье, – говорит Юмилиана и, выдержав паузу, добавляет: – Но я уверена, что Он попрежнему приходит к ней. Разве нет?

Ого! Значит, и сестранаставница беззащитна перед сплетней. Хотя, конечно, сплетня ведь тоже разновидность заразы, думает Зуана: слова, однажды произнесенные, не нуждаются в повторении, но летят по воздуху, невидимые и бесплотные, обретая силу, стоит им попасть комунибудь на язык. Ей вдруг представляется мир, каким его, должно быть, видят ангелы: бурлящий котел невидимой материи, смесь добра со злом. В какой же день было сотворено все это? Ей хочется, чтобы ее отец оказался тут и она могла бы задать ему этот вопрос. Однако речь сейчас совсем о другом. Речь о сестре Магдалене и ее возможной трансценденции. Полно, об этом ли они говорят? А может, святая сестранаставница просто использует благо общины как наживку в надежде поймать более крупную рыбу? Однако такое коварство почемуто кажется недостойным ее.

Благодарение Богу, хотя бы сама Зуана от этого избавлена. Безусловное послушание – величайшая добродетель, на которую может претендовать монахиня. А указание аббатисы для нее – воля самого Господа.

– В последний раз, когда я была у нее, добрая сестра спокойно лежала в своей келье.

В ту же секунду во взгляде Юмилианы прорывается столь явное недоверие, что Зуана вздрагивает; более того, она поражена, видя слезы, которые начинают стекать по крутым склонам щек старшей монахини.

– Оо, я знаю, что у тебя добрая душа, сестра Зуана. Я вижу это по тому, как ты обращаешься с больными. Наш Господь Иисус Христос и сам был целителем, и ты получила от Него этот дар. Но я боюсь, что мы не сумели обучить твою душу обретать Его любовь через молитву. Как мне жаль, что ты не была моей послушницей…

– Я… я бы тоже этого хотела, – говорит Зуана, вдруг чувствуя, что эти слова будто вырвались прямо из ее сердца, которое горит теперь так же, как ее лоб. Может быть, ее даже слегка шатает.

– С тобой все в порядке, сестра?

– О да, я прекрасно себя чувствую. Я… Просто мне еще надо много сделать для помощи больным.

Юмилиана награждает ее серьезным взглядом, словно прикидывая, что еще она может ей сообщить. Слезы тем временем достигли глубоких морщин вокруг ее рта, по которым скатываются к усеянному крупными порами подбородку. Зуана сморит на них как зачарованная. Какая же она милая и какая безобразная. Если бы сестра Сколастика написала пьесу про рождение Христа, сестренаставнице наверняка досталась бы в ней роль Елизаветы, чья высохшая старая утроба вдруг понесла по милости Господа…

«Хватит, хватит. Пора сосредоточиться», – думает Зуана.