Святые старцы

На это отец Макарий предложил написать письмо архимандриту Сергиевой пустыни Игнатию (Брянчанинову), хорошо знакомому отцу Льву, - попросить заступничества в Святейшем Синоде. Некоторое время отец Лев отказывался от предложения, но потом сказал:

- Пиши что хочешь - я подпишу не читая.

Отец Макарий, не мешкая, составил письмо от имени старца. Оно попало к митрополиту Московскому и Коломенскому Филарету (Дроздову), который отреагировал быстро и решительно - написал в Калугу епископу Николаю о том, что «ересь предполагать в отце Леониде нет причины». И тем не менее владыка Николай так и не пересмотрел своих взглядов. На последней встрече со старцем он упрекнул его:

- Ну что, старик, тебе все неймется? Сколько тебе ни запрещай, ты все возишься с этой бестолковой толпой. Пора бы тебе это оставить. Ведь умирать пора.

- Владыко святый, уже ни к чему мне оставлять то, к чему я призван, - ответил отец Лев. - Пою Богу моему, дондеже есмь... Я и гоню их от себя палкой, как вы мне говорили, да вот не слушают! А не угодно ли вам спросить у них, зачем они ко мне обращаются? Я ведь их к себе не зову.

- Вот еще какую штуку выдумал! - рассмеялся епископ. Но, видимо, он все же почувствовал в его словах правоту, так как, выйдя от старца, разрешил ему принимать людей.

Между тем здоровье отца Льва постепенно ухудшалось. Он неопустительно участвовал в церковных службах, но каждый поход в храм превращался для него в испытание. У дверей келии его ждала толпа народа; при появлении опиравшегося на палку старца люди падали на колени, стремились поцеловать край его одеяния, взять благословение... Так недлинный путь от келии до храма занимал около получаса.

Время кончины старцу было открыто заранее. Одному офицеру, который носил вериги и приехал в Оптину просить благословения поносить их еще год, отец Лев сказал: «Через годок я буду вот где», - и показал место, где он будет похоронен (так и случилось). Иеромонаху Анатолию, приступавшему к старцу с просьбой благословить его на переезд на Афон, отец Лев ласково ответил: «Что же ты делаешь? Вот ты уйдешь на чужую сторону, а отец твой тут умрет без тебя». А одному дворянину, посетившему пустынь в 1841 году, предложил: «Поживи, если хочешь, до ноября - схоронишь меня».

За месяц до кончины отца Льва, в сентябре 1841 года, его посетил монах Парфений (Агеев, 1807-1878), афонский постриженник, в будущем основатель СпасоПреображенского Гуслицкого монастыря. Он давно мечтал увидеть старца и немедленно направился к нему в келию, а затем по свежей памяти записал произошедшее.

«И пришедши в его сени, убоялся, ово от радости ово от радости, яко сподобляюся видеть такого великого Отца, ово от мысли, что, как я недостойный явлюсь пред такого великого Старца; и долго стоя в сенях, опасался отворить дверь. Потом вышел его ученик. Аз же спросих: “можно войти к Старцу?” Он ответил: “можно”. Потом аз внидох к нему в келлию; но тамо еще более убоялся и вострепетал. Ибо почти полная келлия была людей разного звания: господ, купцов и простых; и все стоят на коленях со страхом и трепетом, как пред грозным судиею, и каждый ожидает себе ответа и наставления; и аз, такожде, позади всех, пал на колена. Старец же сидит на кроватке и плетет пояс: это было его рукоделие - плести пояски и давать посетителям за благословение. Потом Старец возгласил: “а ты, Афонский отец, почто пал на колени? Или ты хочешь, чтобы аз стал на колени?” Аз же устрашихся, что никогда мене не видал, и не знал, а в одежде аз бых простой, а назвал мене отцем Афонским. Аз же отвещах: “прости мя, отче св., Господа ради; аз повинуюсь обычаю; вижду, что все люди стоят на коленах, и аз падох на колени”. Он же паки сказал: “те люди - мирские, да еще и виновные; пусть они постоят; а ты - монах, да еще и Афонский; востани, и подойди ко мне”. Аз же, восставши, подошел к нему. Он же, благословивши мене, приказал сесть с ним на кровати, и много мене расспрашивал о св. Горе Афонской, и о иноческой уединенной жизни, и о монастырской общежительной, и о прочих Афонских уставах и обычаях; а сам руками беспрестанно плетет пояс. Аз же все подробно рассказал; он же от радости плакал и прославлял Господа Бога, что еще много у Него есть верных рабов, оставивших мир и всякое житейское попечение, и Ему, Господу своему, верою и любовию служащих и работающих. Потом начал отпускать людей, и каждому врачевал душевные и телесные болезни, телесные - молитвою, а душевные - отеческою любовию и кроткими словесами, и душеполезным наставлением, овых - строгим выговором, и даже изгнанием из келлии.