Свиданье с Богом у огня. Разговоры о жизни, любви и самом важном

Наташка всегда была особенно несчастна. Всем как-то счастья недоставало, но ей – совсем. Родители развелись, когда ей было лет двенадцать, наверное. Папаша, человек на людях тихий и интеллигентный, приходил с работы домой, немедленно напивался и превращался в скота и садиста, но тихого такого садиста, чтоб не узнали соседи. Наташку и ее сестру он мучил и тиранил, оскорблял и унижал, и маму мучил и унижал. Они – все трое – никогда никому и ни в чем не признавались, берегли честь семьи и папаши. Нет, мы видели, что девочки все время чем-то удручены, как задавлены гирей, тихие какие-то, не смеются, не визжат, не шушукаются, а только молчат и читают. Какие-то странности мы тоже замечали – вроде ожогов или оторванных манжет, затем наспех пришитых, – но, разумеется, не придавали этому значения. Мало ли что! Девочки из хороших семей и должны постоянно читать и ходить на музыку, а не глупо хихикать во дворе с подружками или, еще хуже, с кавалерами!.. А манжеты, может, сами оторвались.

Мама Наташки преподавала в университете русскую историю, и, видимо, из истории и литературы ей было известно, что «долюшка русская, долюшка женская, вряд ли труднее сыскать», и терпела долго. Но все же развелась.

Развод получился аховый – съезжать папаше было некуда и незачем, и он остался в квартире. Отныне одна комната в хрущевке принадлежала маме и девочкам, а другая – папаше. Кухня, стало быть, общая, коридор и «санузел совмещенный» тоже в коммунальном пользовании. Тихий садист папаша по поводу развода не слишком переживал. Он ходил на работу, приходил, напивался, и все продолжалось точно так же, как было. Потом он стал приводить на свою законную жилплощадь малознакомых друзей и подруг, подобранных по дороге с работы, и жизнь девчонок окончательно превратилась в долгую дорогу в ад.

Наташка неистово училась. Она понимала, что если кому и удастся спасти сестру и маму, то только ей. Мама к тому времени совсем расклеилась, стала подолгу болеть, пропускать работу. Болела она в сквере на лавочке, потому что дома веселились бывший супруг-садист и его малознакомые друзья. У нее не осталось сил бороться, у мамы. Не осталось сил ни на что. У нее и желаний никаких не осталось! Единственное, чего ей до сих пор хотелось, – иногда и даже довольно часто она рассказывала об этом Наташке и ее сестре, – это большой белый зонт.

Большой белый зонт – очень глупая и ненужная вещь. Куда его денешь, куда с ним пойдешь, если с небес льется вовсе не хрустальная дождевая вода, а грязь и копоть! Как можно купить себе белый зонт – на один дождь, на один раз?

Да и в транспорте его сломают моментально! Наташка, ее сестра и мама живут так, что в метро нужно садиться на конечной станции. Кто не садился в утреннее московское метро на конечной станции, тот никогда не поймет, а кто садился, тот знает, о чем идет речь и без моих объяснений. И куда тут белый зонт?..

Наташка неистово училась в институте востоковедения. Поступить туда невозможно, учиться тоже невозможно, но она поступила и училась – изо всех сил! В таких институтах существует жесткая схема распределения языков и вообще дисциплин. Абитуриент поступает просто в институт, а там уже профессорско-преподавательский состав распределяет, кто какой язык будет учить. Кому-то достаются вожделенные японский и китайский – на специалистов с этими языками, по слухам, всегда есть спрос, кому-то – фарси, маратхи, идиш или фула. Наташке достался азербайджанский.

Мама очень переживала. Пять лет в институте учить язык, чтобы потом делать… Что?.. Переводить в Федеральной миграционной службе заявления? Преподавать в школе для иностранных рабочих? Работать в пресс-службе выхинского рынка?

Мама очень переживала, болела на лавочке. Наташка неистово училась.

Институт она окончила с отличием и тут же получила предложение от какого-то крупного международного банка. Филиал в Баку, работать, соответственно, тоже нужно в Баку.

Вариантов не было никаких – оставаться в Москве никак нельзя, папаша почти допился до белой горячки, но все еще не окончательно. Неотложка увозила его, но лишь на время, и это время было самым лучшим в семье. Все отдыхали и блаженствовали на собственной пятиметровой кухне, а не на лавочке в сквере.

Наташку провожали, как когда-то в эмиграцию, – понимая, что вряд ли придется увидеться снова. То есть надежда есть, но она так призрачна, что на нее нечего рассчитывать. Ей дали с собой кипятильник, кастрюльку, небьющийся стакан, теплые носки, заварку, кофе, сушки, сухую колбасу, зимнее белье, термос и газовый баллончик для самообороны.

Был бы пистолет или автомат – тоже положили бы!

Так что в Баку она прибыла во всеоружии.

Просторный и прекрасный белый город, полный солнца и прозрачного света, стекающего с гор, поверг ее в шок и оцепенение. В аэропорт за ней пришла машина с флагом РФ – из посольства.