Читаем Свидание полностью

Видно, что они все не приняли в расчет фразу женщины с пером. Она действительно не выглядит как кто-то, кому можно доверять на все сто… Но она очень мило пытается мне помочь. Я ей благодарно киваю. Ее сынок опять бежит к аппарату с напитками. Я наконец сажусь на свой бывший стул.

— Можно мне еще чаю… — вижу, как это все не нравится официантке. — Впрочем, извините, вы правы… мне пора… Я должна идти… Спасибо.

Выхожу на улицу — но уйти мне нельзя… Я же должна дождаться человека. Столик у витрины уже заняли. Стою около самых дверей в кафе. Стоять не очень приятно… Делаю вид, что у меня расшнуровались ботинки, — медленно перевязываю все заново… Серый асфальт вокруг покрывается черным горохом… в его появлении угадывается четкий ритм… Это пошел дождь, хорошо, что я с зонтом, открываю его — теперь дождь еще и слышно… словно по натянутой надо мной ткани бегут сотни крохотных ног. Толпа человечков мечется по моему зонту — туда-сюда, туда-сюда… Проходящий мимо мужчина бьет по моему зонту шляпой: «Извините!» Но человечков с него не сбивает — все так же топают: топ-топ-топ-топ-топ… Опять удар по зонту, но уже другим зонтом — не черным, как у меня, а цветным, раздутым, самодовольным. Здесь очень узко, картинки мелькают совсем близко: острый угол лысины, руки, заправляющие за ухо прядь волос, пухлые пальцы в кольцах шарят в поисках замка на сумке, маленькие глаза в очках и падающая на них челка. Отворачиваюсь в сторону — в соседнем ресторане повар в белой шапочке достает широкий нож, срезает у огурца концы и начинает медленно срезать тонкую ленту по всей длине до самой сердцевины. Потом нарезает ее тонкой стружкой, складывает в контейнер, тщательно вытирает нож, убирает, моет доску и уходит в глубь кухни. Рядом со мной останавливаются полицейские с кургузой собакой. Объясняют мужчине, как пройти, очерчивая в воздухе воображаемый маршрут, собака широка зевает. Два молодых клерка торопятся к пабу.

— Ты уже давно не живешь…

— Что ты имеешь в виду?

— Полюбуйся на свою ладонь и тут же поймешь, что ты робот…

Наверное, мы все уже давно роботы. Опять удар — я явно мешаю идущим по этому узкому проходу людям. Вернее, это зонт мешает, он своими спицами за всех цепляется. Норовит кого-нибудь удержать… Складываю его. Лицо покрывает своими холодными поцелуями дождь. Когда же придет этот человек… Надеюсь, он меня сам узнает… Должны же ему были меня как-то описать? Наверное же, сказали примерный рост… я не знаю… вес… Что, мол, у нее волосы цвета темного янтаря — нет, скорее всего, сказали, что просто рыжая… Не знаю, но как-то же они позаботились о том, что мы встретимся, а не пройдем мимо друг друга… Он же, думаю, как-то должен на эту тему подстраховаться… Или он тоже как я — пошел, а потом уже задумался, как же я ее узнаю… Нет, нет, нет… Все должно получиться само собой — увидели… и всё поняли… ОН и ОНА… А если не поняли, то, значит, и не суждено… Чего там ученые на эту тему доказали — что решение принимается в первые несколько секунд… и все это феромоны… От волнения мелко дрожат колени. Я сейчас как клоп на винограднике — сижу и вибрирую, а где-то далеко-далеко на какой-то совсем другой лозе сидит другой клоп, и когда наконец мои вибрации дойдут до него, он очнется и побежит ко мне навстречу. И чем сильнее вибрации, тем больше у меня шансов. Интересно, если я сейчас начну издавать громкие звуки… Или открывать и закрывать зонт… Это привлечет наконец того, кого я здесь жду?

Как приятно стоять, не открывая глаз! Дождь уже перестал быть прохладным, просто в лицо словно чем-то тычут, но не больно, а приятно — мокрые волосы облепили голову, по носу течет. Вода забирается за шиворот, накапливается там — проливается струйкой по позвоночнику и щекочет, словно там проводят пальцами. Кто-то берет меня за руку. Открываю глаза.

— Вы простудитесь, — у женщины, говорящей это с сильным акцентом, напудренное морщинистое лицо, складки, словно трещины, не округлые, а рваные. — У вас все в порядке? Я врач.

Вокруг нее несколько человек — из кафе. У них взволнованные лица.

— Может, позвонить… — это уже говорит официантка. Она держит в руках телефон — протягивает его менеджеру. Тот жмурится от воды, но телефон берет.

Все совсем неправильно. Совсем. Они не так меня поняли… Я же никому не хотела мешать. Что они решили… А сейчас придет этот человек — и тогда все станет совсем неприятным… Чего они от меня хотят? Нужно бежать.

— Куда же вы? Вот здесь ее зонт…

Бегу и не понимаю: вода в глазах — это дождь или слезы. Видимо, у меня ничего не получится. Совсем. Машу руками. Пытаюсь остановить машину. В глаза словно вставили стекла в наплывах. Моргаю; наверное, у меня давно потекла тушь.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее