Да! Вернуть себя прежнего — вот чего он хотел! За этим приехал, сколько можно быть лишь тенью себя? Он пришел вернуть те дни, когда всё было спокойно, когда он сам — хозяин тому, что происходит. Когда проблемы решаются в переговорной, дни напролет банальны и предсказуемы, а жить становится обыкновенно скучно, и чтобы взбодриться адреналином, надо пролететь над ущельем на параплане, рискуя задеть крыльями верхушки сосен и острые скалы.
Он тосковал по самому себе, потерянному и продолжающему теряться в мыслях о Варе. Освобождение было возможно только при исправлении ошибок. Но больше всего на свете Черкасов хотел избавиться от этих чувств-колючек, от которых было столько боли! Да, он пришел за освобождением.
— Это не любовь… — хрипло сказал Черкасов. — Иногда просто делаешь то, о чем сожалеешь. И хочешь исправить… Вот только не знаешь, как.
— То есть ты считаешь, что всё можно исправить, как испорченное колесо или протекшую канализацию?
— А разве нет? — вскинул глаза Валерий.
Мудрец долго размышлял или медитировал, а, может, прислушивался к чему-то в воздухе и, наконец, заявил:
— В таком случае поступок лечится только поступком.
— И что же от меня требуется? — напрягся Черкасов.
Пражни-джи молчал и безмятежно улыбался, веки приопущены, мышцы расслаблены. От его неприкрытого спокойствия веяло чем-то таким, что, приди Валерий с чистым сердцем, почувствовал бы блаженство, но он заерзал на стуле и сжал в замок повлажневшие пальцы.
— Если ты кого-то чего-то лишил, отдай в ответ.
Валерий похолодел.
— Нет, не глаза, не пугайся, — продолжил после паузы индус. — Достаточно соблюсти мауну, дать обет молчания. Отдай себя тишине на время.
— На сколько?
— Зависит от твоего усердия.
— Я предпочитаю знать точные сроки.
— Пустота дедлайнов не ставит, — удивил ответом индиец. — Когда в душе ты почувствуешь облегчение, сам поймешь. Целое даст тебе знак.
— Я просил не о душе, а о том, чтобы девушка снова могла видеть. Думал, вы — целитель или что-то в этом духе.
— Ты ошибся. Я не целитель.
— Извините, что отнял ваше время, — резко сказал Валерий и встал. Стул издал ножками противный скрежет.
Мудрец дружелюбно улыбнулся.
— Не извиняйся. Есть только сейчас. Времени нет. И никого нет: ни тебя, ни ее, ни меня… только пустота смотрит одинаковыми зрачками из разных глаз.
Раздосадованный, Валерий нахмурился и пошел к выходу. Еще один промах, выстрел в пустоту. У каменной арки он задел плечом торчащую ветку, усыпанную пунцовыми розами. Та уцепилась шипами за его рубаху, больно оцарапала кожу, напоминая о других, куда сильнее ранящих колючках. Капля крови проступила на белом льне. Черкасов попробовал отсоединить надоедливые розовые щупальца, но так разнервничался, что ничего не получалось.
Смуглая тонкая рука легла ему на плечо, успокаивая, а другая неторопливо и ловко отделила ткань от шипов, не повредив ни то, ни другое.
Валерий обернулся: невысокий индийский мудрец стоял позади, щурясь на солнце.
Пражни-джи улыбнулся сострадательно, как родному. Во всё понимающих глазах не было ни намека на осуждение.
— Во Вселенной много всего, одного чуда ей не жалко, — ласково сказал Мастер.
И внезапно то, что сковывало грудь уже давно, то, что постоянно вызывало боли в сердце, — тяжелое, невыносимое, болезненное — непрошеной, ураганной волной поднялось к горлу, и Валерий, закрыв лицо, разрыдался. Громко и судорожно.
Индиец тихо гладил его по сотрясающейся спине, будто утешающая ребенка мать, и приговаривал:
— Всё хорошо, мой мальчик. Хорошо… Дыши через рот, дыши через рот…
Охваченный рыданиями, Валерий не сразу смог выдохнуть, но потом почувствовал облегчение. Еще не успев вспомнить, что слезы постыдны для мужчины, он вытер ладонями залитые горячей влагой щеки, шмыгнул носом.
— Спасибо, Мастер, — прошептал на русском.
Индиец понял. Он сложил руки перед грудью, поклонившись гостю с любовью и уважением, как равному, и сказал:
— Намасте. Ты уже свободен, прямо сейчас. В любой момент. Только научись это видеть.
Валерий еще раз вдохнул через рот и, набравшись решимости, сложил ладони в ответном жесте.
— Что я должен делать, Мастер?
Глава 31. Перед рассветом
Только к вечеру того ужасного дня я немного пришла в себя. Праджни-джи пришел ко мне, опустошенной, неживой, будто кукла, и положил руку на голову.
— Дитя, я нашел что-то для тебя. — Он вложил в мою ладонь металлический цилиндр толщиной в палец.
Я тактильно узнала подношение Валеры, которое выронила еще утром и не стала искать.
— Спасибо, Мастер, — ответила я потусторонним голосом и вяло отложила подарок на пол рядом с матрасом, на котором сидела.
Гуру опустился рядом.
— У тебя красивая душа, Варья, но немножко странно себя ведешь: так сильно хочешь вернуть свои долги, а другому не позволяешь отдать даже рупию.
К моим щекам горячей волной прилил стыд.
— Простите, Мастер.
— Всё хорошо, — сказал он и замолчал.