Свидетель защиты

Длинная, светлая комната, заставленная шкафами и желтыми письменными столами, была пуста. Андрея Аверьянович собрался уже вернуться в зал, когда из-за шкафа вышла высокая женщина с рулоном карт под мышкой.

— Простите, пожалуйста, — обратился Андрей Аверьянович, — мне нужно видеть Зинаиду Харитоновну Загорулько, классного руководителя 10-го «А» класса.

— Она сейчас на уроке, вам придется подождать, — женщина взглянула на ручные часы, — четверть часа. Через пятнадцать минут будет перемена.

Женщина с картами вышла. Андрей Аверьянович прошелся между столами, прочитал написанное мелом на черной доске объявление:

«Всем классным руководителям! Не позднее 28-го сдать планы воспитательной работы».

Усмехнулся, представив себе, как чертыхаются про себя классные руководители, читая это объявление. Сколько им, бедолагам, приходится составлять планов, тезисов, конспектов. Жена его, бывало, стоном стонала от всяческой писанины, от внеклассной работы, собраний и заседаний.

Андрей Аверьянович сел за один из столов. Давненько он не бывал в школе, наверное лет пять. Да, не меньше. С тех пор, как умерла жена, в школу заглядывать не случалось. Пять лет назад этой школы, наверное, еще не было. То есть, школа, скорей всего, была, но размещалась в другом здании, а это строилось.

Раздался звонок, и здание стало наполняться шумом. Учителя с классными журналами в руках входили в учительскую. Многие здоровались с Андреем Аверьяновичем быстро и настороженно, как здороваются с незнакомым человеком, который неизвестно зачем появился — то ли новый инспектор из гороно, то ли родитель.

Зинаида Харитоновна Загорулько оказалась немолодой женщиной с мелко завитыми крашеными волосами. Одета она была не то чтобы небрежно, а как-то неумело. Лицо у нее простое, даже грубоватое. Ей не следовало бы красить губы, но она красила. И выщипывала и подрисовывала брови. Весь ее облик не вязался с представлением о преподавателе языка и литературы.

Следующий урок Зинаида Харитоновна была свободна — «окно» в расписании, и, когда учительская опустела, Андрей Аверьянович смог поговорить с ней об Олеге Седых. Начала она с жалоб:

— Теперь во всем виноват классный руководитель, а я что — в душу к нему залезу? Нынешняя молодежь слишком умная, никого не признают, ничего святого у них нет. И вот результат. В школе ученик находится шесть-семь часов, остальное время где? Дома. С родителей надо прежде всего требовать. По-моему, у Седых дома неблагополучно, неправильно воспитывают, хотя мать сама учительница. Старший тоже у нас учился — сколько мы с ним беды натерпелись: зазнайка, учителям дерзил. Олег потише, но, видать, себе на уме, ишь до чего додумался…

Зинаида Харитоновна снова обрушилась на современную молодежь, только теперь, разгорячась, она говорила молодежь, с ударением на первом слоге.

— Значит, вас не удивляет, что Олег Седых совершил такое тяжкое преступление? — спросил Андрей Аверьянович.

— В школе поработаешь, ничему уже не будешь удивляться, — с сердцем ответила Зинаида Харитоновна.

— В деле есть письмо, подписанное тридцатью учащимися 10-го «А» класса. Вы знаете об этом письме?

— Вот с этим письмом тоже, — Зинаида Харитоновна недоуменно и сердито развела руками. — Собрались сами, со старшими не посоветовались и — пожалуйста — в прокуратуру письмо. «Не может быть, наш товарищ не такой» и тому подобное. Огульно и голословно все отрицают. А он признался. Вот вам и «не может быть». И опять виноват классный руководитель: не удержал, не разъяснил.

— Весь класс подписал письмо?

— Нет, не весь. Лида Горбик, староста класса, не подписала, проявила принципиальность. Так они теперь с ней не разговаривают. И опять виноват классный руководитель…

— А кто у вас ведет литературный кружок? — спросил Андрей Аверьянович. Он бы изрядно удивился, если бы Зинаида Харитоновна сказала, что ведет литературный кружок она.

Но удивляться не пришлось, кружок вела Ольга Степановна Бекетова, которая, как сообщила Зинаида Харитоновна, вот-вот должна прийти — у нее первые уроки во второй смене.

Андрею Аверьяновичу повезло: Бекетова пришла минут за сорок до начала своих уроков. Худенькая, подвижная, с лихорадочным румянцем на высоких скулах, она так и вцепилась в Андрея Аверьяновича.

— Очень хорошо, что вы к нам пришли, а то я сама собиралась вас разыскивать. Где бы нам расположиться? Подождите… — Куда-то сбегала и, вернувшись, повела Андрея Аверьяновича на третий этаж, в пустой класс.

— Садитесь. — Подвинула ему учительский стул, сама, откинув крышку, села за первую парту, подперла щеки кулаками. — Я вас слушаю.

— Это я вас хотел послушать, — улыбнулся Андрей Аверьянович. — Что он за человек, Олег Седых, и как, по вашему мнению, дошел он до жизни такой, что сидит в следственной тюрьме?

— Это очень способный, — решительно начала Бекетова, — я бы сказала, одаренный юноша. Очень ясный и добрый по характеру, по мыслям своим, совершенно не способный совершить то преступление, в котором его обвиняют.