Свидетель защиты. Шокирующие доказательства уязвимости наших воспоминаний

Я задалась вопросом, о чем думает Лоис Уильямс, сидя на скамье и глядя на мужа, сидящего за столом защиты. Были ли у нее какие-то сомнения, какие-то мысли о его виновности? Или невиновности? Я вспомнила, что в стенограмме предварительных слушаний говорилось о том, что в ночь изнасилования Уильямс пил в нескольких барах, вернулся домой около 4 утра, а изнасилование началось около 2:30 и закончилось где-то между 4:00 и 4:30 утра.

Насколько крепко спала Лоис Уильямс? Действительно ли она знала точное время возвращения мужа домой? Беспокоил ли ее тот факт, что муж где-то пьянствовал почти до рассвета? Я удивилась странному совпадению, что фон Уильямс в ту ночь выпивал в одиночку и что не было ни одного человека, который мог бы точно сказать, в какое время он ушел из бара и направился домой.

После ее показаний я по телефону-автомату, находившемуся в коридоре, вызвала такси, а затем вышла и стала ждать его. Было жарко и душно, воздух имел привкус пыли. Я сняла пиджак и взглянула на солнце, проглядывавшее сквозь туман в бледно-желтом февральском небе.

Так виновен или не виновен фон Уильямс? Я вспомнила, как он сидел за столом защиты, наклонившись вперед, плотно сложив руки большими пальцами вверх, согнув и прижимая их друг к дружке. Как подсудимый переносит давление этой юридической инквизиции? Даже виновному человеку возникающее напряжение должно казаться невыносимым. Он пытается угадать: «Смогут ли они уличить меня? Что они со мной сделают? Как я буду выживать в тюрьме? Смогу ли я вынести расставание с женой и детьми?»

А если он невиновен… Каково ему тогда сидеть там и ощущать холодные взгляды людей, которые изначально считают его виноватым? Каково это — вынужденно наблюдать страдания потерпевших и знать, что твое лицо присутствует в их кошмарах, лицо, которое они ненавидят? Каково это — беспомощно наблюдать за тем, как твою жизнь рубят под корень? Каково с внезапной силой и ясностью осознать, что никто уже не поверит тебе в этом деле, потому что эти люди для себя все уже решили.

Ты виновен, потому что тебя обвинили!

* * *

В тот же день вечером я улетела в Сиэтл и снова погрузилась в работу. В моем кабинете толпились студенты, коллеги подбрасывали мне доклады разных комиссий, секретари передавали пачки телефонных сообщений. Снова окунувшись в суматоху дел, я старалась поменьше думать о Кларенсе фон Уильямсе.

В начале марта, примерно через две недели после того, как я дала показания в суде, я получила от Луиса Дугаса письмо и несколько газетных вырезок. «Голоса присяжных разделились 9 к 3, — писал Дугас, — и те трое, которые проголосовали против осуждения, сказали, что сделали это, исходя из ваших показаний». Beaumont Enterprise представила факты, как это иногда делают газеты, невыразительно и сухо: