Вторая проблема возникла позже, в ходе проведения очного опознания. Если бы Тайрон Бриггс был на этой процедуре единственным человеком с родимым пятном, вся процедура идентификации потеряла бы смысл. После опознания по фото у свидетелей осталось бы в памяти, что у подозреваемого есть родимое пятно. И когда они увидели бы лиц, представленных для опознания, они сразу отметили бы человека с пятном и указали бы на него как на нападавшего, возможно, не потому, что он действительно был нападавшим, а потому, что он — человек с родимым пятном.
Мне хотелось забежать вперед и взглянуть на персональные заявления участников личного опознания и опознания по фотографиям. Но я сдерживалась и заставляла себя действовать неспешно и последовательно, шаг за шагом продвигаясь от доказательства к доказательству и сопоставляя факты.
Наконец я дошла до ксерокопий показаний потерпевших при идентификации по фотографиям. Все пять жертв нападения указали на Тайрона Бриггса как на нападавшего, но в каждом случае потерпевшие выказывали некоторые сомнения и нерешительность. В своих письменных показаниях они отмечали, что к своему выбору они пришли, пользуясь методом исключения.
Студентка Университета Сиэтла, подвергшаяся нападению 28 ноября, написала: «Я выбрала человека на фото № 4, так как он похож на напавшего на меня человека, и, возможно, это он и есть. На фото анфас его губы выглядят толстыми, но как выглядели губы нападавшего, я точно не помню. Остальные черты его лица похожи. И определенно, лицо нападавшего не соответствует ни одной из остальных пяти фотографий».
Жертва ограбления 3 декабря написала: «Я не уверена, что № 4 — это он. Но может быть, это и он. Но номера 1, 2, 3, 5 и 6 — точно не он».
По словам пострадавшей 4 декабря, «это скорее № 4, потому что № 1 не такой большой, а № 4 был менее плотного сложения, и у него более округлые черты лица. И все-таки я не совсем уверена, что это № 4».
Из показаний потерпевшей 15 декабря: «У меня ощущение, что это № 4. Я не помню, что у него было родимое пятно, но также я не помню, что его не было».
А вот слова жертвы нападения 18 декабря: «Это точно не номера 1, 2, 3, 5 и 6. Я уверена, что это № 4. Правда, я не помню, чтобы у него было родимое пятно на лице, но какое-то пятно определенно было».
Каждое из этих заявлений больше походило на предположение, чем на уверенное утверждение. Рассуждения, основанные на догадках, чрезвычайно опасны, потому что, когда свидетель сомневается, догадки и предположения заполняют собой пробелы в структуре изначального представления о событии, так что при этом фактически имеет место изменение изначального воспоминания. Позже, роясь в воспоминаниях, свидетель может воссоздать ошибочные образы, которые прежде были только предположительными, но потом укоренились в памяти. Более того, если изначальное впечатление часто описывается не очень уверенно, то позже, когда на реальное воспоминание в памяти свидетеля уже наложился последующий ошибочный образ, заявления становятся более уверенными. После этого свидетельница уже не может отличить первоначальные факты от последующих наложений, и вся картина, которую она теперь «видит», представляется ей одинаково достоверной. Реальные факты скрепляются между собой домыслами.
Представьте себе память в виде груды разнородных кирпичей (подробности, факты, наблюдения, ощущения), собранных в большую груду. В такой аналогии догадки и предположения играют роль цементного раствора, позволяющего кирпичам стать сплошным, цельным сооружением. Вначале догадка может быть хлипкой и податливой к деформациям, но постепенно она крепнет и перестает поддаваться изменениям. И каждый раз, когда человек вызывает из памяти данное воспоминание, она кажется все более живой, яркой и реалистичной, так что свидетель все больше убеждается в том, что именно так все и было на самом деле.
В реальной уголовной процедуре идентификации полиция и сторона обвинения часто оказывают едва заметное, но глубоко проникающее давление на свидетелей с целью получения более полных и четких показаний, и под действием этого давления догадки