Свидетель защиты. Шокирующие доказательства уязвимости наших воспоминаний

— Я не работаю с детьми, которые подверглись сексуальному насилию, — ответила я. — Я изучаю память.

— Хорошо. Вы изучаете память в целом, а затем применяете то, чему научились в этой области, к четырехлетним, пятилетним и шестилетним детям, которые, возможно, подверглись сексуальному насилию?

— Да, я изучаю память в целом и применяю свои знания к памяти взрослых и детей на события или переживания, имевшие место в прошлом.

— Вы когда-либо контактировали с детьми женского пола в возрасте четырех, пяти или шести лет, которые подверглись сексуальному насилию?

Тут его прервал судья:

— Может быть, это просто проявление любопытства, но скажите, вы являетесь практикующим психологом, или занимаетесь только научной работой, или как-то сочетаете то и другое? У вас есть пациенты, или вы только проводите исследования, или сочетаете то и другое?

— Ваша честь, я занимаюсь исследованиями. Я работаю в лаборатории, а иногда исследую воспоминания людей о своем прошлом в реальных условиях.

Судья откинулся в кресле, постучал карандашом по столу и кивнул прокурору.

— Итак, в ходе ваших исследований и всего, что вы делаете, — сказал Бланшар голосом тонким, как весенний лед, — в своей конкретной работе вы не попадаете в условия, когда у вас возникает личный контакт с детьми, которые подверглись насилию. Это верно?

— Именно так. Я не встречаюсь с детьми, утверждающими, что они подверглись сексуальному насилию.

Бланшар предпринимал целенаправленные усилия, чтобы показать, что мне нечего делать в этом зале, ибо я излагаю свое «научное» мнение по делу реальных, живых людей. Его вопросы содержали жесткий подтекст: мол, я работаю в лаборатории и должна там и оставаться. Пусть ученые-психологи занимаются своими крысами.

— Вы когда-нибудь разговаривали с детьми, которые подверглись сексуальному насилию или предполагаемому сексуальному насилию? — Бланшар делал что-то смешное со своим ухом: оттягивал мочку, а потом проводил указательным пальцем вдоль ушной раковины. Он смотрел на меня с явным пренебрежением. — То есть фактически вы ничего не знаете о пятилетних детях, которые подвергались сексуальному насилию, не так ли?

Из темноты прошлого на меня вдруг нахлынуло воспоминание, пронзив меня насквозь.

— Знаю, — сказала я. — Я кое-что знаю об этом, потому что сама подверглась сексуальному насилию, когда мне было шесть лет.

Палец Бланшара застыл посередине ушной раковины, тонкая усмешка исчезла с его губ, он посмотрел на меня широко открытыми удивленными глазами. Ему понадобилось несколько секунд, чтобы он снова смог заговорить.

— Вы помните это? — спросил он.

— Да, помню. Еще бы.

Мои глаза смотрели на Бланшара, но мой разум не замечал его. Вместо этого я видела Говарда, приходящего «няня», сидевшего рядом со мной на диване и гладившего гладкую кожу моей руки тыльной стороной кисти, а его пальцы перемещались по плавному изгибу от запястья до локтя и на секунду выше, а потом снова вниз. Взад-вперед, плавный изгиб, приятное прикосновение, мягкое, успокаивающее, убаюкивающее. Я вспомнила, что Говард рассказывал мне, что дети вылупляются из яиц, которые надо насиживать, и что он просил меня никому не говорить о том, что он рассказал мне, и о том, как он касался моей руки. «Это наш секрет», — шептал он.

Однажды поздно вечером, когда мои младшие братья ушли спать, после того, как Говард некоторое время гладил мою руку, он за руку повел меня в спальню моих родителей. Он снял брюки, стянул с меня платье через голову и снял с меня трусики. Потом он лег на кровать и, потянув меня на себя сверху, расположил меня так, что наши тазовые области соприкасались. Его руки обвились вокруг меня, я ощутила, как он прижимается ко мне, и почувствовала неладное. Смущенная и растерянная, я вырвалась и выбежала из комнаты.

После этого в моей памяти только темнота, полная и абсолютная темнота, ни одной светлой точки. Говард просто пропал, испарился, исчез. Моя память схватила его и уничтожила.

Я сообразила, что Бланшар задал мне вопрос, и мои мысли вернулись к настоящему.

— Я не хочу вдаваться в подробности, — сказал Бланшар все еще с широко раскрытыми глазами. — Я не собираюсь расспрашивать вас ни о каких конкретных деталях, но вы помните обстоятельства, связанные с этим инцидентом?

— Да, кое-что я помню, — ответила я. — Речь идет о приходящем бебиситтере. Некоторые вещи я помню, трудно сказать, насколько точно, но помню.

— Мне неловко вас об этом спрашивать, — к Бланшару постепенно возвращалось самообладание; он пытался придать своему очередному высказыванию оттенок сарказма, но было очевидно, что ему хотелось, чтобы вся эта тема просто исчезла. — Я предполагаю, что это произошло достаточно давно. Когда это случилось?

— Примерно тридцать пять лет назад, — ответила я.

Бланшар резко сменил тему:

— Вы сегодня говорили, что иногда давали показания в пользу обвинения; это верно?

— Я бы не использовала термин «давать показания». Я сказала, что выполняла определенную работу для прокуроров.