Свидетелей не оставлять!

Неровный наружный край толпы начинался значительно ниже того места, где я находился. На склонах народ располагался относительно свободно, но ниже и ближе к отгороженной канатами квадратной площадке было тесновато, а у самого ограждения людские тела, казалось, прижимались друг к другу.

В самом центре квадрата на деревянном постаменте стоял гроб. Когда я увидел его жесткие очертания на пустой площадке, такой тихой и спокойной по контрасту с движением и многоцветьем вокруг нее, по моей спине поползли мурашки.

Только этого не хватало! Черт побери, я вовсе не собирался допустить, чтобы это зрелище подействовало на меня так, как, предполагалось, оно должно подействовать на всех остальных. Но хитрый реквизит, его идеальное размещение и все остальное, что было, несомненно, тщательно и хорошо подготовлено, впечатляли.

Оторвав глаза от гроба, я увидел в пяти шагах от меня двоих полицейских в синей форме и едва удержался, чтобы не броситься бежать.

По периметру толпы было еще много людей в такой же форме. Казалось, все вокруг оцеплено полицией. Возможно, в толпе полицейских было еще больше, но эти двое особенно выделялись в сторонке, откуда прекрасно видели каждого проходящего.

Оба уставились на меня с любопытством. Потом медленно закрыли разинутые рты, что было равносильно тому, будто сказали, что я выгляжу довольно странно. Тогда я поднял палку и, указывая ею на них, произнес самым низким, каким только мог, голосом:

— Грешники! О, вы грязные греховодники! Вы получите за все!

Мне казалось, пророк должен произносить что-то в этом роде. Затем повернулся и пошел вниз с холма, опираясь на палку. А сделав десять шагов, оглянулся через плечо. Один из полицейских крутил указательным пальцем у виска, выразительно глядя мне вслед.

Приблизившись к краю толпы, я попытался представить себе ее размеры. Наверное, не преувеличу, если скажу, что собралось не менее пятидесяти тысяч человек. Дальше, внизу, толпа вообще казалась мне состоящей не из людей. Это скорее походило на муравьиную кучу или на клубок каких-то кишащих всех цветов радуги животных. Солнце вышло из-за облака, в его ярком свете краски стали более сочными и живыми.

Войдя в толпу и ловя на себе взгляды многих, очень многих глаз — широко раскрытых, принадлежащих как мужчинам, так и женщинам, — я понял, что на свете существует гораздо больше странных форм жизни, чем мы привыкли думать.

Среди гор одеял, постельных принадлежностей, костров, кофе, сандвичей и палаток бродили удивительные личности в халатах, тюрбанах, коронах и мантиях. А среди них парни в саванах или вообще мало чем прикрытые, куколки в балахонах и другие — в бикини, а одна девица щеголяла даже в юбке из травы. Вообще-то вряд ли стоило им удивляться. Не только потому, что все происходило так близко от Голливуда, хотя это, возможно, играло определенную роль, но и потому, что это Лос-Анджелес — город ненормальных, чего уже давно никто не отрицает. Лос-Анджелес — магнит для помешанных. Похоже, как только житель любого другого штата теряет устойчивое положение, он немедленно отправляется в южную Калифорнию, где больше людей, а потому тут можно ощущать себя как бы в пустом пространстве.

Как-то я прикинул, что наш город насчитывает около трехсот сект с количеством приверженцев от единиц до тысяч. Все они, несомненно, присутствовали здесь. Иначе и быть не могло Ведь обещали Великий день — воскрешение Траммела.

Естественно, присутствовали и главы всех сект. Волновались, потели и кусали ногти, поскольку их лидерство оказалось под угрозой. Если сегодня этот тип воскреснет, многие из них не только утратят свой престиж, но и потеряют паству, которая переметнется к Траммелу.

Естественно, в толпе было очень много просто любопытных, немало репортеров и фотографов, но в первую очередь это был съезд сектантов, бал свихнувшихся. Мне, прожившему в Лос-Анджелесе тридцать лет, знающему многие секты от Мейн-стрит до холмов Голливуда, увидеть их всех вот так одновременно, в одном месте, пока не доводилось. Но теперь, когда пришлось, подумал, что всех нас следовало бы посадить в клетки, чтобы звери снаружи могли смотреть на нас, кормить земляными орешками, бананами и потешаться.

Большими шагами я опускался с холма сквозь эту массу параноиков, и все смотрели на меня вытаращив глаза. Я выделялся даже в этой компании. Время от времени какой-нибудь странно выряженный тип, возможно лидер одной из сект, окруженный своими приверженцами, указывал на меня пальцем и что-то говорил. Я игнорировал всех.

Без четверти три я продвинулся до западной стороны площадки с гробом. Отсюда уже хорошо были видны люди, находившиеся на самой площадке. Их было шестеро. Все одетые в черное, они стояли, выстроившись в ряд. Я начал действительно беспокоиться о том, как, черт побери, проникнуть туда, к ним. Пробираться стало уже совсем трудно, а между мной и «рингом» оставалось еще сто футов. Ведь будет полным провалом, если после всего моего потения и подготовки этот шут, посмеиваясь, улизнет. Тогда мне не останется больше ничего, как только помахать ему вслед.