Читаем Свинцовая строчка полностью

Из магазина принесли большую бутылку дрянного джина и литровую – пива «Лев», которое мне очень нравилось и к которому я привык. Я выпил из горлышка три больших глотка этого местного джина – пойла, от которого меня передернуло, и запил пивом. Бутылку с недопитым джином я отдал местным, а пиво оставил себе.

В номере Тася обработала мою рану по всем правилам и назвала меня кобелем. Я не понял почему. После объяснений выяснилось, что у меня все заживет как на собаке.

Рубашку Пипа отдала мне утром. Она глядела на меня круглыми розовыми глазами и прижималась большим животом к ноге, пока ножницами отстригала откуда-то торчащие маленькие кончики ниток. Я шкурой ощутил, что в этом прижимании было влечение. Ее большая атласная цвета шоколада грудь соблазнительно выглядывала из выреза платья. Еще я чувствовал, как в животе у Пипы сучит ножками ее малыш, и даже пожалел, что у меня не будет больше детей.

Я вытащил из шорт пачку с сигаретами, в которой хранил скомканные в трубочку мелкие купюры, и, выбрав десятидолларовую, протянул Пипе. Она разгладила ее на белесой ладошке и поцеловала. Я успел разглядеть купюру, она была очень затертая, и рядом с малиновым банковским штампиком в углу шариковой ручкой была написана цифра 97. Мелькнула мысль заменить бумажку, но что-то остановило меня.

Нуан пришел поздно ночью. Мы спали. Нуан очень тихо постучал, почти поскребся в дверь. Я даже не проснулся, но Тася встала и открыла. Нуан говорил только с ней и по-французски. Когда я открыл глаза, моя медсестра была уже одета.

– Куда ты? – спросил я.

– В поселке рожает женщина. Надо помочь. Они узнали, что я медработник.

– Я с тобой!

– Нет, этого делать нельзя.

Тася вернулась под утро радостная, довольная, что-то мурлыча.

– Все прошло удачно. Мальчик – крепкий, красивый. Родился в рубашке.

– Что значит – в рубашке?

– Да зачем тебе? Значит – околоплодный пузырь не разорвался. Вот и все.

– Это хорошо?

– Нормально. Проколола пузырь. А я еще и заработала, – и она, что-то положив на торшерный столик, ушла в душ.

Освещенная мягким светом, на столике лежала десятидолларовая купюра. Малиновый банковский штампик и цифра 97, написанные шариковой ручкой, были очень знакомы.

Чужая медаль

«Имея медаль «За освобождение Праги»,

да не навестить этот город».

Из письма отца 9.09.45

Когда бывшая моя одноклассница Танечка Нефедова сказала, что Коля Каштанов – сын Славки Каштанова, а дядя Боба – Славкин отец, я не удивился, а скорее, обрадовался: интересно сталкиваться в жизни с фактами, сравнимыми с эхом давних, хорошо забытых событий. Дядя Боба со своим внуком Колей появился у нас во дворе недавно по какому-то муниципальному обмену. Получили они квартиру по программе «ветхое жилье» или заслужил ее старик, как ветеран войны, – не знаю. Был дядя Боба стариком бодрым и крепким и нравился нам, его новым соседям по дому. Но спрашивать его про Славку я не стал: я и по школе-то Славку плохо помню. В памяти сохранилось два или три мелких эпизода, в которых он сыграл какую-то роль.

Ну, во‐первых, когда по нашей улице проложили трамвайную линию восемнадцатого маршрута, к нам на Белинскую прикатил, зацепившись крючком из катанки за «колбасу», из Лапшихи смешной маленький пацан, в валенках и солдатской шапке-ушанке без хлобыря, переднего отворота. Так мы познакомились. Было это морозной зимой. А через какое-то время он, Славка Каштанов, уже сидел со мной за одной партой.

Был у Славки один противный недостаток: из носу у него постоянно выползал зеленый пузырь. Он его никогда не высмаркивал и не вытирал: он его всасывал с противным звуком, но через десять минут он у него снова выползал из ноздри. Не подумайте дурного: Славка дебилом не был – скорее, он был мальчиком сообразительным.

Помню, как на школьных соревнованиях по прыжкам в высоту Славка перепрыгал всех мальчишек в школе, даже старшеклассников, и почти занял первое место. Он прыгал не перекатом и не перекидным – он просто подходил к висящей планке перед коробом с песком и, как циркач, кульбитом перекувыркивался через нее. Он почти занял первое место, но Вовка Кожиков, который жил в соседнем дворе и мечтал стать спортивным комментатором, успел сбегать домой и принести нашему учителю физкультуры книжку «Справочник по легкой атлетике», где черным по белому было указано, что при прыжках в высоту толчок производится одной ногой. Еще Вовка Кожиков тогда же рассказал, как на Олимпиаде в Лондоне один китайский спортсмен поставил мировой рекорд по прыжкам с шестом чуть ли не на семь метров: он просто подходил с шестом к планке, ставил его и карабкался по нему, чтобы потом перевалиться через перекладину. После этого в правилах проведения соревнований по легкой атлетике появилось уточнение, что руками во время попытки прыжка шест перебирать нельзя.

Перейти на страницу:

Все книги серии Романы, написанные внуками фронтовиков

Похожие книги

Дом учителя
Дом учителя

Мирно и спокойно текла жизнь сестер Синельниковых, гостеприимных и приветливых хозяек районного Дома учителя, расположенного на окраине небольшого городка где-то на границе Московской и Смоленской областей. Но вот грянула война, подошла осень 1941 года. Враг рвется к столице нашей Родины — Москве, и городок становится местом ожесточенных осенне-зимних боев 1941–1942 годов.Герои книги — солдаты и командиры Красной Армии, учителя и школьники, партизаны — люди разных возрастов и профессий, сплотившиеся в едином патриотическом порыве. Большое место в романе занимает тема братства трудящихся разных стран в борьбе за будущее человечества.

Георгий Сергеевич Березко , Георгий Сергеевич Берёзко , Наталья Владимировна Нестерова , Наталья Нестерова

Проза / Проза о войне / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Военная проза / Легкая проза
Уманский «котел»
Уманский «котел»

В конце июля – начале августа 1941 года в районе украинского города Умань были окружены и почти полностью уничтожены 6-я и 12-я армии Южного фронта. Уманский «котел» стал одним из крупнейших поражений Красной Армии. В «котле» «сгорело» 6 советских корпусов и 17 дивизий, безвозвратные потери составили 18,5 тысяч человек, а более 100 тысяч красноармейцев попали в плен. Многие из них затем погибнут в глиняном карьере, лагере военнопленных, известном как «Уманская яма». В плену помимо двух командующих армиями – генерал-лейтенанта Музыченко и генерал-майора Понеделина (после войны расстрелянного по приговору Военной коллегии Верховного Суда) – оказались четыре командира корпусов и одиннадцать командиров дивизий. Битва под Уманью до сих пор остается одной из самых малоизученных страниц Великой Отечественной войны. Эта книга – уникальная хроника кровопролитного сражения, основанная на материалах не только советских, но и немецких архивов. Широкий круг документов Вермахта позволил автору взглянуть на трагическую историю окружения 6-й и 12-й армий глазами противника, показав, что немцы воспринимали бойцов Красной Армии как грозного и опасного врага. Архивы проливают свет как на роковые обстоятельства, которые привели к гибели двух советский армий, так и на подвиг тысяч оставшихся безымянными бойцов и командиров, своим мужеством задержавших продвижение немецких соединений на восток и таким образом сорвавших гитлеровский блицкриг.

Олег Игоревич Нуждин

Проза о войне