Свинцовый дирижабль «Иерихон 86-89»

– Вот на вас эта грязь такое впечатление произвела, а для тамошних людей это не грязь, а земля, на которой они живут. Просто после дождя она приобретает такую консистенцию. Вы привыкли по асфальту ходить, а им и без асфальта хорошо. Тут и советская власть ни при чем. Там так было спокон веку. Или эта несчастная тетка. Вы, наверное, думаете, что она хочет садок вышнэвый коло хаты и все такое. А она, может, отродясь этого садка не видела. Может, она еще хуже жила? Когда-то слышали про голодомор?

– Да, голод в связи с коллективизацией.

– Совершенно верно. Десять миллионов, по оценке Самого. А до этого – Гражданская война. Это еще миллионов десять, пятнадцать. Продразверстки, раскулачивание, ссылки, чистки. Там от тех крестьян, которые садок вышнэвый имели, уже и памяти не осталось. Так, живет всякая переводня. Эта баба, может, вас испугалась с непривычки, а за дом благодарна. Напрасно вы все-таки с ней не поговорили. Может, она еще бы вас дураком посчитала с вашей жалостью.

О том же мне говорил старший Охотников. У меня вдруг возникло ощущение, что Кощей хочет меня отговорить от увольнения. Конечно, если можно нормально жить после работы, то можно жить и после моей работы в газете. С девяти до пяти врем и выполняем самые гадкие поручения начальства, а после пяти живем не по лжи.

– Знаете, Константин Константинович, – сказал я. – Может быть, вы и правы. А я – нет. Просто я не хочу в этом больше участвовать. Я больше не хочу иметь к этому никакого отношения. Понимаете?

– Очень хорошо понимаю! И поэтому напоминаю – можно уехать. И если вы не хотите заниматься грязной работой здесь, то это шикарная возможность найти себя на каком-то новом поприще там. Может быть, на том же журналистском. Там есть великолепная иммигрантская пресса. В Париже – «Русская мысль», в Нью-Йорке – «Новое русское слово». Не слышали? В самом крайнем случае пойдете в грузчики. Можете не сомневаться, что тамошние грузчики живут не хуже наших. К тому же вы и английский знаете.

Вернувшись домой и поднимаясь по лестнице, я увидел в окне на площадке перед моим этажом черный силуэт сидевшего на подокон нике человека. Сердце оборвалось, я почему-то подумал, что это может быть Майоров. Но это оказался Миша Климовецкий.

– Здорово, пропажа, – сказал он, поднимаясь с подоконника и отряхивая джинсы. – Ты помнишь вообще, что у тебя мои пласты?

– Блин, Миша, ну ты меня напугал!

– Я хочу завтра на сходняк пойти.

– Миша, у меня их нет. Я их у одной телки оставил, я же тебе рассказывал.

– Ну, так пора забрать! Или ты ей подарок решил сделать? Она их на бабушкиной радиоле не крутит, случайно?

– Мишка, я не пойду. Я с ней расстался. Я тебе ее адрес дам, мои тоже заберешь.

– Вот те на! А где она живет?

Я объяснил, как найти Лизу.

– А твои взять на сходняк или дома оставить?

– Оставь у себя, у меня что-то никакого настроения.

Утром я проснулся поздно. Состояние было муторное, я чувствовал себя совершенно разбитым. Не хотелось вставать, готовить кофе, жарить яичницу. Около одиннадцати зазвонил телефон. Я слышал, как Анна Николаевна взяла трубку, и, когда сказала: «Сейчас позову», я наконец собрался с силами и встал, зная, что сейчас услышу стук в дверь.

– Митя ты? – Это был Миша.

– Ну.

– Тебе крупно повезло.

– В чем?

– Сходняк снова разбомбили.

– Кто?

– Кто? Конь в пальто! Менты с дружинниками. Только на этот раз их там была целая армия. Ловили людей, сажали в автобус и везли в ментовку. Я свои пласты просто бросил, иначе бы не смылся. Пять отличных дисков пропало. А твои, между прочим, у меня дома остались. Ты что, знал?

– Что знал?

– Что бомбить будут!

– Откуда я мог это знать?

– А хрен его знает. Может, у вас там что-то говорили, а?

– Миша…

– Что, Миша?

– Миша, блин, говорят все время, потому что хотят этот сходняк в какое-то кафе загнать, но только я никак не мог знать, что в это воскресенье они его снова бомбить будут. И потом, чувак, я про этот сходняк сейчас даже думать не могу.

– Почему?

– Потому что у меня такая ситуация на работе, что не сегодня-завтра я ее потеряю.

– Ну, смотри, – сказал Миша, и я впервые ощутил возникшую между нами отчужденность, причиной которой было недоверие. Главное, что у моего старого товарища были основания для этого недоверия. Я должен, должен был сказать ему, что сходняк могут бомбить. Но я просто забыл об этом.

Глава 28

В понедельник я пришел в редакцию, как никогда рано. Без четверти девять. Найдя на столе у ответственного свой горе-репортаж, вычеркнул свою фамилию и написал сверху псевдоним – Максим ЛИПА. Потом взял чистый лист бумаги и написал: «Прошу уволить по собственному желанию». Поставил число. Подписался.

В кабинете, открыв стол, стал перебирать папки с публикациями, блокноты. Хотел ли я сохранить это? Нет. Все это больше не имело никакого отношения ко мне. Около десяти в кабинет вошла Римма.

– Ты здесь? Срочно в райком. Там важное совещание.

– Я увольняюсь.

– Уволишься завтра. Кроме тебя, ехать некому. Там какой-то аврал. Босс с Колей в Киеве, все на заданиях. Давай по-быстрому.

– А в связи с чем аврал?

– Что-то с дисками какими-то, не знаю.