Свинцовый хеппи-энд

- Да уж это точно,.- весело засмеялась Марина. - Они меня разносолами не баловали.

- Если бы не Харитон Калиниченко, они тебя бы вообще голодом уморили, засмеялся и Усатый. - Я помню, что ты и в детстве очень любила покушать. - Лицо его снова помрачнело от будоражащих душу воспоминаний прошлого. - Ты была такая толстенькая, кругленькая, как мячик. Ела все подряд - и кашу, и сыр, и сосиски. Мясо любила, колбасу. Надька тебя перекармливала. Я ее за это ругал. Скажи, у тебя остались от детства хоть какие-нибудь воспоминания?

- Отрывочные. Сами понимаете, моя жизнь с вами закончилась, когда мне было всего четыре годика. Но помню женские руки - теплые руки, протянутые ко мне... И вообще какую-то ауру тепла и любви. Потом все стало по-другому. В первом детдоме было неплохо, хотя все равно это был казенный дом, а уж у Кузьмичева, сами понимаете. Обстановка страха и ненависти. И только Сережа вернул меня в нормальную человеческую обстановку. А потом были и Оскар, и Ираклий... Да и Ахмед, как впоследствии выяснилось, ранивший меня, тоже прекрасно со мной обращался. Нет, не так уж мало на свете хороших людей, как это порой кажется.

- Все равно, негодяев гораздо больше, - возразил Усатый, выходя на кухню за продуктами.

Вдвоем они накрыли на стол, Усатый пожарил картошки, сварил сосиски, порезал овощи, поставил бутылку коньяка.

- За что выпьем? - спросил он.

- За нее, за Надежду Николаевну, - произнесла Марина. - Выпьем ее памяти...

- Ты не держишь на нее зла? - удивился Усатый. - Ведь все твои беды именно из-за нее, чего там говорить?

- Конечно, не держу. Она столько перестрадала. Сейчас мы выпьем, и вы мне все расскажете о своей и ее жизни. Мне интересно, правда, очень интересно. Я ведь практически ничего об этом не знаю, а это большая часть моей жизни.

Они выпили по рюмке, и Усатый рассказал Марине о своей жизни и жизни Надежды. Она слушала внимательно, подперев подбородок кулаками и слегка приоткрыв рот.

- Нет, я не держу зла ни на нее, ни на вас, - произнесла Марина, когда Климов закончил свое повествование. - Вам тоже довелось перестрадать выше всех человеческих пределов. Однако очень интересна роль этого Шмыгло, или Кузьмичева, в нашей жизни. Долго ли этот человек будет становиться на нашем пути?

- Полагаю, недолго, - нахмурился Усатый. - Теперь он загнан в угол. Его будут искать и друзья Ираклия, и твои родители, да и я, разумеется, тоже, пока есть еще силы. Так что для него скоро все закончится, можешь быть в этом уверена.

-- И все же, я не устаю удивляться вашему рассказу о заплыве через Днепр. Как-то это все... - Она замялась, не зная, какое ей подобрать выражение.

- Глупо, ты это хотела сказать? Так оно и есть, Маринка. Очень глупо. В девятнадцатом веке люди стрелялись на дуэли или бились на шпагах. Я, разумеется, из простого сословия, но тоже захотелось какой-то романтики. А с таким, как он, какая может быть романтика, действительно, глупость одна получилась. Я бы мог его застрелить, зарезать, что угодно с ним сделать, он был полностью в моих руках. А я дал ему шанс выжить, маленький шанс, но он воспользовался и им. И Витька Нетребин еще с ним плыл, мог и утонуть, неважнецки он плавал, честно говоря. А этот профессионал, непотопляемый, несгораемый, недостреленный, недорезанный. Я вообще начинаю подозревать, не бессмертен ли он, как Кащей. Когда Харитон рассказал мне, что он видел в Рыбачьем живого и здорового депутата Кузьмичева, я ему не поверил, думал, плетет он что-то с пьяных глаз. Поехал разбираться, а тут вот что, оказывается, творится. Ладно, тебя я спас, это главное. А уж с Кузьмичевым в крайнем случае как-нибудь и без меня разберутся. Перед покойной Надькой только стыдно сколько раз она меня попрекала, что я ему не отомстил за все его дела. Ну что, Маринка, давай теперь выпьем за тебя, за то, чтобы твои приключения, наконец, закончились. Они подняли рюмки и чокнулись.

- Будь здорова и счастлива, Маринка! - улыбнулся Усатый. - Ты ведь тоже у нас непотопляемая и непробиваемая, тьфу, тьфу, чтобы не сглазить.

Он любовался ее нежным лицом, небесно-голубыми глазами, распущенными русыми волосами. Она сидела напротив него и молчала.

- Какое сегодня число? - наконец, спросила она.

- Да уже тринадцатое декабря, - ответил Климов. - Скоро Новый год.

- Сегодня у Сережки день рождения, - мечтательно произнесла Марина. - Ему исполняется тридцать три года. Я не видела его уже более пяти лет. Каким он, интересно, стал?

Новый год они решили встречать вместе дома у Раевских. После того как выяснилось, что Марине удалось бежать и она прячется где-то у Климова, с плеч Сергея, Владимира и Кати упал словно какой-то тяжеленный камень. Ее не было с ними, но чувствовали они себя уже совершенно по-другому. Они постоянно находились в некоем возбужденном, взвинченном состоянии. Каждый день, каждый час, каждую минуту ждали ее появления, хотя бы телефонного звонка или другой какой-нибудь весточки. Но она не появлялась и не появлялась. И тревога за ее жизнь стала снова проникать в их души.