Свирель

Он положил паспорт в карман и вышел в поле. Было грязно, но пахали, и молодые грачи степенно расхаживали по свежим бороздам. У одной лошади, со стороны кнута, был привязан около глаза пучок соломы, чтобы она не видала заранее, как ее будут бить; у другой веревочная постромка от бороны до крови растерла бок и шаркала прямо по язве. Лошади еле ходили, и если судить об их участи по тем понуканиям, которые раздавались ежеминутно, и по тем дерганьям вожжами, которые разрывали им углы губ до крови, то человечнее было бы их просто пристрелить.

Приказав Фролу запрягать, чтобы ехать на станцию, Александр Иваныч отправился на деревню в трактир к Макину. Он застал Макина за прилавком, а у столика сидел Ананий и пил пиво. При входе Александра Иваныча Ананий, пошатываясь, подошел к нему и протянул руку.

— Барину почтение... — залепетал он. — Хороший барин... Благородный человек!..

Макин пригрозил ему, строго посмотрел на него и потом моментально осклабил свое лицо в улыбке и повернулся к Александру Иванычу. — Я к вам с просьбой, Егор Степаныч, — обратился к нему Александр Иваныч. — У меня сегодня родила жена и в городе скончался тесть. Дайте мне триста рублей взаймы!

Егор Степаныч, подняв глаза к потолку, долго соображал что-то и сказал:

— Хорошо-с...

Потом порылся, достал вексельную бумагу и протянул ее к Александру Иванычу:

— Потрудитесь написать-с... — сказал он. — Вексель на триста тридцать рублей от сего числа впредь на один месяц...

— Да зачем же вексель, Егор Степаныч? — возмутился Александр Иваныч. — Зачем эта приписка лишних тридцати рублей! Ведь мы с вами соседи!

— Как угодно-с!

И Егор Степаныч положил вексельную бумагу обратно.

Александр Иваныч вышел из трактира, направился к богатому мужику Воронцову, дочери которого у него возили навоз, но с полдороги вернулся назад и, решившись, подписал вексель.

— С новорожденным вас имею честь поздравить... — сказал ему Егор Степаныч, подавая деньги.

Александр Иваныч ничего не ответил и вышел.

Жена, акушерка и ребенок все еще спали. Александру Иванычу жаль было их будить, он достал бутылку пива и кусок белого хлеба, съел его с пивом и поехал на станцию.

«Прощайте ласковые взоры... » — донеслось до него из трактира.

Это пел пьяный Ананий.

В больницу Александр Иваныч приехал вечером, получил пропуск и с этим пропуском отправился отыскивать покойника. Оказалось, что он в подвале.

— Пожалуйте за мной! — сказал сторож.

С фонарем в руках он повел Александра Иваныча в подвал. Они прошли несколько ступенек, сторож отворил дверь — и смрадом пахнуло Александру Иванычу в лицо из темных челюстей подвала. Ежась от непривычного чувства, он пошел вслед за сторожем. На длинных столах рядком лежало несколько десятков покойников со втянутыми внутрь животами, руки по швам. Некоторые из них были с открытыми ртами и смотрели оловянными глазами в потолок. Александру Иванычу сделалось страшно и захотелось на воздух.

— Вот он ваш! — сказал сторож и поднес фонарь к лицу Ивана Марковича.

— Бедный старик! — прошептал Александр Иваныч и перекрестился.

Иван Маркович лежал голый, с раной в нижней части живота.

— Кто же у вас будет его обряжать? — спросил вдруг сторож.

Александр Иваныч спохватился.

— Я, право, не знаю... — отвечал он. — Я здесь приезжий...

— А где будете хоронить-то?

— И это пока не знаю...

— Вот что, барин: бегите скорее на кладбище, а то вот лучше в монастырь, он здесь под боком. Торгуйте могилу. Я вашего покойника обряжу и вынесу в часовню. А вы мне после дадите на чаек... А то дальше завтрашнего дня держать не будем. В киятр отнесем.

Александр Иваныч пошел в монастырь. Шла всенощная, и доносилось пение монахинь. У ворот ему сказали, что надо обратиться к матери-казначее. У казначеи его встретила служка, которая сообщила ему, что за место под могилы берут по сто пятьдесят рублей да за рытье по три с полтиной.

— А вы, батюшка, поторгуйтесь... — сказала она. — Мать-казначея уступит. Вскоре вошла и казначея.

— Документы в порядке? — спросила она Александра Иваныча с первого же слова.

— Пропуск от больницы есть... — ответил он.

— Этого довольно... — заспешила казначея. — Умер в больнице? Зарезали! Вот наши условия: за могилу — сто пятьдесят рублей, клиросным — пять рублей, священнику за встречу — пять рублей, за рытье могилы — семь с полтиной.

— Три с полтиной, матушка... — с низким поклоном прервала ее служка. — Со всех берем по три с полтиной..

— Семь с полтиной! — оборвала ее казначея и впилась в нее глазами.

Служка молча поклонилась и отошла.

— За кресть два рубля, — продолжала казначея, — за надпись пятьдесят копеек.

Александр Иваныч вытащил деньги, уплатил, получил от казначеи оплаченный счет без марки и пошел обратно.