Свист на горе

Короче, расскажите, что угодно – только купите у нас что-нибудь. Я работаю на проценте.

Прошло несколько часов. И только я поймал момент, чтобы немного попортить бумагу своей писаниной, как утренняя гостья явилась снова.

Выглядела она все также безвкусно и тяжело. Только в это визит девушка обезобразила лицо тонной косметики. А также ее дыхание стало резче минимум на один дешевый коньяк.

– Еще один? – Спросил я, приближаясь к стойке с маленькими бутылочками.

– Да, и… – Ее голос притих.

– Что?

Девушка попробовала извиниться за свою истерику. Выглядело все это жалко и нелепо. Особенно, когда она достала из маленькой сумочки с большой надписью: «Гучи» коробку конфет, положила на стол и подвинула ко мне.

– Разве «гуччи» не с двумя «ч»? – Первым делом промелькнуло у меня в голове. Следующей мыслью была «откуда я это знаю?», а вслед за ней вспомнил, что видел похожую сумку наутро после пьянки у Гоги.

– Не стоит извинений… Понедельник все-таки день тяжелый, – ответил я, отодвигая конфеты обратно.

Коробка снова вернулась на мою половину стойки.

– Нет, возьмите-возьмите, Вы правда очень помогли.

Началась борьба, в которой мы могли бы двигать эту бедную коробку до самого окончания смены. Никто не хотел сдаваться. Но в какой-то момент львица перешла к тяжелой артиллерии. И, выждав, когда я снова двину конфеты к ней, ее рука, подобно легкому дуновению ветра, скользнула пальцами по моей кисти. Стало понятно, что пахнет жаренным и легко я не отделаюсь.

Пришлось идти с козырей.

– Я правда не могу их принять… У меня диабет.

Это был ва-банк. Пан или пропал. И.. ставка прошла. Женщина начала извиняться, забрала конфеты, повторила утреннюю покупку и удалилась.

Мой хер мог висеть спокойно, не опасаясь покушений. По крайней мере пока.

Прошло чуть меньше двух часов, когда она явилась снова. На этот раз немного наряднее и с более умелым макияжем, будто ей помогали.

Это сыграло девушке на руку, и на сей раз она выглядела привлекательнее. Я даже увидел в ее зеленых глазах какую-то историю о пропитой жизни и почти утраченной привлекательности.

Уверен, что эта девушка – королева низов, способная завоевать множество знакомых мне творческих пропойц. Особенно тех, что горделиво называют себя художниками.

В ней были какие-то черты «Венеры Урбинской» и «любительницы абсента» одновременно. А именно – фигура от первой и какая-то обреченность в глазах от второй. Наряд же был больше похож на сарафаны, в которых рисовали советских колхозниц. Причем, лишь на ней в моей жизни он не выглядел нелепо.

Если говорить честно, будь я столь же пьян, как и она, у нее были бы шансы. Особенно, если бы мое биологическое нутро, опасаясь смерти, возжелало бы наполнить чей-нибудь бак своими генами. Но я был трезв.

Встав напротив, гостья достала из сумки сверток и поставила его на стойку. Развернула. Оказалось, небольшая коробочка для пищи. Внутри варенная картошечка, посыпанная зеленью. Еще и нарезанная небольшими кусочками. Видно, что человек старался.

Я к тому моменту не ел ничего, кроме дешевого крымского портвейна уже третий день. Поэтому мой живот издал предательский голодный гул.

Почувствовав уязвимость, львица атаковала, став давить на то, что я, похоже, одинокий мужчина, а значит нуждаюсь в заботе и опеке.

Аргумент был самый простой – будь в моей жизни женщина, живот бы не урчал. Потому что настоящая женщина по мнению моей собеседницы – хозяйка и хранительница очага.

Я ее позицию вслух не оспаривал, хоть и был недоволен, что она делить женщин на настоящих и ненастоящих. Впрочем, если бы она делала это с кем-либо другим, восторга бы это во мне не вызвало. Меня больше задевало то, как она говорила о мужчинах. А говорила девушка с непринужденными соболезнованиями и какой-то доброй жалостью.

Казалось, будто в женских глазах одинокий мужчина совсем нежизнеспособен. То есть, он конечно выживет – соберет шалаш из грязной одежды в углу, наденет на палку вставшие от засохшего пота носки и начнет охотиться на дичь в виде стаи наггетсов по скидке в коридорах ближайшего супермаркета. Только разве это жизнь?

Меж тем львица продолжала давить.

– Всем нужно немного любви, – наматывая прядь на палец, говорила она – все заслужили немного заботы. И Вы, и я. Вам ведь бывает одиноко… Молчите, я понимаю.

Я посмотрел на нее, и буря пронеслась в моей голове. Этот поросячий голос и произносимые им слова, начали меня бесить. Львица победила, я был готов на все, только бы наша беседа кончилась. Только бы девушка наконец-то заткнулась. И в тот момент я сломался, потому что сам не понял каким образом, но мы оказались вдвоем в уборной, пока мой магазин ушел на технический перерыв.

Все произошло быстро и без любви.

Руководила ли мной Воля Шопенгауэра или животная потребность расплескивать гены – не знаю. Но мне просто хотелось, чтобы это кончилось. Особенно сильно, когда закончились поцелуи, и я вошел в нее.